Пыль под солнцем. Умирать не комильфо - Сергей Че

— услышал он женский голос. Над ним склонилось чудовище в белом халате. Ни жёлтых змеиных глаз, не костяного гребня на голове, и морда не зубастая… Александр глянул вниз — хвоста из-под халата не торчало. Жуть.

— Как вы себя чувствуете? — спросил гладкокожий монстр.

Александр перевёл глаза на своё тело. Руки, ноги… — он понял, что снова стал человеком.

— Пить, — попросил Александр.

Медсестра протянула ему стакан воды, что стоял на тумбочке возле изголовья. Выглядела она очень даже ничего, если судить человеческим категориями.

— Лежи, отдыхай — произнесла сестра, забирая пустой стакан. — Скоро обход.

Сестра ушла. Александр осмотрел палату. Четыре железные кровати, две из них пустовали. На одной, с перевязанной головой лежал он, на другой, что стояла впритык к его кровати, кто то находился. Из-под одеяла торчали босые ступни. Пятки были жёлтые, в трещинах, обрамлённые по краям толстым слоем ороговевшей кожи. Смотреть на них было невыносимо противно. Александр, морщась от боли, приподнялся на локтях, пытаясь разглядеть соседа по палате. Тот неподвижно лежал на кровати, задрав вверх, заросший седой щетиной подбородок. Серое морщинистое лицо, впалые щёки, торчавшие из носа волосы, белая поросль остатков растительности на обтянутом кожей черепе. Из чёрной дыры беззубого рта с хрипом вырывался воздух.

— Эй, мужик, слышишь меня? — просипел Александр, поражаясь своему скрипучему голосу. — В ответ тишина.

— Дедуля то не жилец… отходит, — подумал про себя Александр, ложась головой на подушку, прикрывая глаза — А ты Александр Васильевич, значит, опять на этот свет вернулся. Вообще, что это было? Больное видение трахнутого кирпичом мозга, либо это произошло на самом деле? Вот бы найти те самые яйца, что после него динозавриха Люська отложила. Жалко, что всё прахом пошло.

Соседняя кровать заскрипела. Александр Васильевич открыл глаза. Сосед, выгнув спину, сучил на постели ногами. Байковое одеяло слетело с него и упало на пол. Неожиданно из пустоты возникло несколько полупрозрачных человеческих фигур. Окружив постель соседа, они молча наблюдали, как тот корчится в судорогах. Александр Васильевич хотел было крикнуть, чтобы пришёл доктор, но один из полупрозрачных фигур повернулся к нему лицом.

Фигура приложила палец к губам, из глаз её струилась такая вселенская любовь и умиротворение, что Александр Васильевич безмолвно замер. Сосед изогнулся в последний раз и, прохрипев, затих. Через мгновение от бездыханного тела отделилась его точная полупрозрачная копия. Она улыбалась счастливо окружавшим его фигурам. Двое из них взяли её за руки, и все растворились в дрожащем воздухе.

В палату заглянула пожилая санитарка-уборщица. Она неодобрительно посмотрела на валяющееся, на полу одеяло, потом на бездыханное тело.

— Никак преставился — равнодушно произнесла она, поднимая с пола одеяло. — Ну и с богом, царствие небесное. Ронять то одеяло необязательно. И кровать сбузил всю. Беда с вами, больными. — Санитарка что-то продолжала ворчать себе под нос, но Александр Васильевич не слушал её. Он лежал и улыбался.

Туман

Утро выдалось солнечным, весёлым, безветренным. Катер, скользил по речной глади, оставляя за кормой буруны от винта. Далеко впереди, сияла куполами на солнце церковь. «Ярославец» вёз вахту на плавучие краны. Те разгружали с барж щебень на пологий берег, перед церковью, возвышающейся на высоком обрывистом холме. Все сидели на скамье перед рубкой и молчали, подставив лица под встречный напор воздуха, пахнувшего рыбой и зелёной тиной. Ещё немного и покажутся краны, с пришвартованным к ним баржами. Но за поворотом непроницаемой завесой охватывая всё ширину реки, клубился туман.

— Мать, перемать, и все святые угодники! — капитан, высунув голову из рубки, резко сбавил ход. Катер клюнул носом, гася инерцию, люди, сидящие на лавочке, невольно качнулись вперёд.

— Поаккуратнее, людей везёшь!

— Не орите! Глядите, что впереди творится! Армагеддон сплошной и несусветный! Ни черта не видно! Хоть назад вертайся!

— Зачем назад? Метров триста до кранов! Потихонечку, как-нибудь, а? — никому не хотелось возвращаться обратно. — Там люди ждут, к пересменке готовятся.

— Чёрт с вами! Кто ни то встаньте, рындой сигналы подавать! Три длинных каждые две минуты.

— Давай я! — согласился Семёныч, пожилой крановщик. Большой грузный, он, кряхтя, поднялся с лавочки, подошёл к начищенной рынде, то бишь к судовому колоколу, взял в руку верёвку, привязанную к языку колокола, и трижды ударил. Тягучий звон разлетелся по реке.

— Хорошо поёт! — одобрил Семёныч. — А у нас на кранах из чугуна, говно.

"Ярославец" медленно вползал в серую мглу. Людей, стоящих на палубе, обдало пронизывающим холодом, ледяная взвесь тумана, буквально облепила тела людей, их встревоженные лица. Пелена была настолько плотной, что тяжело было дышать. Но самое поразительное, по мере того как катер продвигался дальше, цвет марева приобретал зеленовато-жёлтый оттенок.

— Сколь живу, никогда такой срани не видывал! — изумился Семёныч.

— Склянки бей! — заорал капитан, — службу плохо несёшь!

— Дзинь! — Дзинь! — Дзинь! — зазвенела рында. Матерясь, капитан сбавил ход на самый малый. Катер неслышно продвигался по фарватеру. Ни спереди, ни сзади, ни сверху ничего не было видно, — сплошной жёлто зелёный мрак.

— И на кой хер я послушал вас, дурак старый! — крутя штурвал, матерился капитан. Чёрные усы его свисали вниз, взгляд был сердит.

— Дзинь! — Дзинь — Дзинь! — опять прозвучал судовой колокол. Катер ткнулся носом в борт баржи, скрежеща цепью кранцев о железный бок, по касательной продолжал двигаться вперёд.

— Мишка, не спи! На ходу прыгай! — Мишка, отцепив леерное ограждение, проворно перемахнул на засыпанную щебнем палубу баржи. «Ярославец» взревев, подался назад и, развернувшись, исчез в клубах тумана. Мишка минуту постоял, прислушиваясь к удаляющемуся гулу двигателя катера, потом, забросив на плечо сумку, лавируя между горками щебня, направился к крану.

Выгруженная баржа, вздымалась над палубой крана, швартовы были ослаблены, отчего нос баржи отошёл в реку. Мишке пришлось идти к корме, чтобы осторожно спрыгнуть на средний кнехт, а после на влажную палубу понтона. На кране было тихо. Главный, и вспомогательный, двигатель были заглушены, тишину нарушало лишь журчание воды, струившейся сквозь висящие на цепях привальники.

«Дрыхнут, наверное. Баржу выгрузили и спят как суслики». Но на душе сделалось неспокойно, казалось, весь воздух был пропитан неясной тревогой.

Он направился к трапу, ведущему в жилые отсеки, оставляя за собою отпечатки на покрытой росой стальной палубе понтона. Дверь капа была занавешена марлей от комаров, отодвинув её рукой, Мишка глянул вниз. Темень. Осторожно ступая по гофрированной металлической лестнице трапа, Мишка медленно спустился вниз. На последней ступеньке он всё же зацепился сандалией за уголок, приваренной к ступеньке, чуть не распластался на сланях. Матерясь, он щёлкнул выключателем аварийного освещения. Вверху сквозь залапанное краской стекло плафона обозначило себя жёлтое пятнышко лампочки.

«Охеренно ярко светит, аж не видно не хера!»