Метро 2035 - Дмитрий Глуховский

Гомер замигал. Услышал про Мельника. Помнит, куда тот Артема на самом деле послал. «Помешательство». Но и он всего не знает. Татуировка-то осталась, но если кто-то скажет Мельнику, что Артем до сих пор служит в Ордене… Если кто-то и в самом деле сейчас снимет вот эту угловатую трубку и попросит соединить с Мельником…

– Полупроводник, – рассеянно протянул майор и усмехнулся. – Полупроводник-полудед. А брокер что?

– Брокер… С нами.

– Был с вами. Теперь будет с нами. Это ведь он вас через кордон провел, договорился? В нарушение фитосанитарного карантина? Взятку ведь кто-то давал чиновнику Содружества Кольцевой линии? Так сказать, если не вы, то кто?

– Нет, – помотал головой Артем. – Брокер с нами.

Свинолуп ничего не слышал.

– Так что придется брокеру с нами тут… Пообщаться. А вас до Новослободской отправлю транспортом. По кратчайшей. И камень с души.

Гомер скосился на него. Но Артем не мог оставить тут этого дурацкого парня. Не Борису Ивановичу. Не в эти трудные, тревожные времена.

– Отпускаешь всех. Или давай звонить Мельнику.

Свинолуп постучал пальцами по столу, юлой раскрутил маленький тяжелый «макаров», сжал и разжал кулак.

– Что ты меня Мельником стращаешь? – выговорил он наконец. – Он-то меня поймет. Мельник – офицер, и я – офицер. Просто глупо это будет. У нас ведь с вами враги общие. Мы вместе должны сражаться, плечом к плечу. Вы – по-своему, мы – по-своему. Метро от хаоса защищаем. От большой крови бережем. Кто как умеет.

Жарко было. Нечем дышать. Стучала в уши мутная вода. Нечем дышать, проворачивалось в голове. Койка в углу зашторенная. Тапочки под столом. Просто схватиться за занавеску эту треклятую… Открыть.

– Отпускаешь всех, – повторил Артем. – Всех троих.

– До Новослободской. Мой участок. В ту сторону – чужие. И я не хочу всем и каждому объяснять про тебя, про брокера, про Мельника твоего. Кто-нибудь начальству стуканет наверняка. Докладными замучают.

– Прямо сейчас, – нажал Артем.

– Прямо сейчас ему…

Ц-к. Ц-к. Ц-к. Святые в углу шептались, совещаясь. Мечи у обоих были наголо. Гомер тыльной стороной ладони хотел утереть пот с лысого лба, но весь пот было не высушить.

Наконец Борис Иванович снял трубку плоского кнопочного телефона.

– Агапов! Брокера на выход. Да. Я все сказал. Что? А что с Леоновым? Ну и выдай ему. Труд должен быть оплачен. Да. Тем более он! Сказочник от бога! Особенно это ему удается, про невидимых наблюдателей… Заслушаешься! – он засмеялся. – Да. И брокера давай.

Артем толкнул Гомера в плечо: уходим. Тот стал подниматься, но медленно, будто зацепился за что-то.

– Вещи верните, – сказал Артем.

– На границе, – пообещал, посерьезнев, Борис Иванович. – А то побежите еще, прятаться станете. Мы же с вашим заданием так деталей и не выяснили. Не беспокойтесь. На границе все вернем.

Прежде чем запереть кабинет, окинул его хозяйским взглядом. Все там было в порядке. Борис Иванович зыркнул в угол, шаркнул сапожищами перед меченосцами в нимбах по-строевому, как перед командиром, и потушил свет. И Артем оглянулся через плечо в последний раз – на шторку. Не мое дело, сказал он себе.

– На граниииице тучи ходяяят хмуууроо… – тихонько запел себе под нос Свинолуп.

* * *

Проспект Мира-Кольцевая имела совсем другое лицо, чем ее сиамский близнец. Радиальная станция слепо пялилась в темноту, Кольцевая щурилась от яркого света. Радиальная вся была загромождена лотками, киосками, развалами всевозможного хлама и ширпотреба, и выглядела в общем, как прибарахлившийся на помойке бомж. Кольцевая, хоть и срослась с ней переходом, умудрилась от нее не завшиветь. Пол в черно-белую шашку был выскоблен и вылизан, позолота на потолке подновлена, а затейливо простеганный косыми линиями потолок, пусть и подкоптившись несколько, все же давал понять, что некогда был снежно-бел. Тяжелые бронзовые люстры с множеством ламп свисали с него. Горела на каждой люстре всего только одна лампочка, но и этого хватало, чтобы на станции не оставалось ни темного угла.

Часть платформы была отведена под грузовой терминал: у нагнувшегося к дрезине подъемного крана курили вкусное и недешевое грузчики в синих спецовках, ящики какие-то построились и стояли ровно, дисциплинированно, прибывала из туннеля еще новая подвода с товарными тюками, звенел бодрый матерок. Шла работа и спорилась жизнь.

Дома у местных были устроены в арках выхода на платформы, чтобы не занимать зал и не портить его красоты: проемы заложили кирпичом и даже оштукатурили белым, дверки пустили по внутренней стороне, а рядом с дверками проделали еще и окошки – лицом к люстрам; сквозь занавески, наверное, можно было представить себе, что снаружи просто вечереет. А если в дверь постучат – отдернуть шторку и посмотреть, кто, прежде, чем отпирать. Люди тут были умытые, приодетые даже, и как ни ищи, выискать в толпе хоть одного дистрофика не получилось бы нипочем. Если был в этом мире еще возможен рай, Проспект Мира наверняка был бы одной из его станций.

Борис Иванович распрощался с ними еще до выхода в свет: извинился, дескать, надо отлучиться в травмпункт. Ему на замену вышел из служебных помещений какой-то дядечка в усах, приличный и заурядный, и вывел за собой брокера Леху. У того была разбита губа, но улыбаться это ему не мешало.

– На Новослободскую с нами поедешь, – сообщил ему Артем. – И на Менделеевскую потом.

– Да хоть куда! – сказал Леха.

Дядечка одернул свой застиранный свитер – не форменный, разумеется, а такой добрый, с вязаными снежинками – и, хлопнув Леху по плечу, поманил всех троих за собой. Со стороны казалось: четверо друзей шли по платформе. Четверо друзей, перешучиваясь, курили на остановке.

Подъехала точно по времени знаменитая ганзейская маршрутка: дымная мотодрезина с прицепленным пассажирским вагончиком. Вагончик, правда, был открытоверхий, но зато обустроенный мягкими сиденьями, вывороченными в каком-то метропоезде. Кондуктор собрал со всех по два патрона: свитер заплатил за всю компанию. Уселись друг напротив друга, качнулись и покатили.

Мест свободных больше не оставалось. Слева сидела баба с обесцвеченными волосами и с зобом. Справа – носастый смурной гражданин в чем попало. Позади – молодой сонный отец с сопящим кульком и мешками под глазами, потом человек с просто неприличным пузом, и темненькая девчонка лет шестнадцати, в юбке до пола – от греха. И там еще люди, а в конце, как и в голове дрезины – автоматчики в кевларовых жилетах, с титановыми шлемами на коленях. Но это не Артему конвоиры были: даже тут, на Ганзе, с постоянным ее движением и негаснущим освещением, туннели оставались туннелями, и в них могло случиться всякое.

– И при нем – двадцать кило крысиного яда! – продолжила крашеная баба разговор из предыдущего перегона. – В последний момент взяли.

– Озверели. Крысиным ядом! Самого бы этого гада крысиным ядом, чтобы все сожрал, заставить! – пробухтел пузан. – Сколько этих можно терпеть! Тут один вон переметнулся от красных эт-самый… С Сокольников. Говорит, они там детей своих хавают уже! Это там Антихрист, этот их Москвин. И хочет нас всех тоже! Сатана!