Дни чудес - Кит Стюарт

– Большое спасибо всем, что пришли! – восклицает папа.

– Ерунда, – отвечает Тед. – Нет других мест, где мы предпочли бы оказаться.

– Я знаю много других мест, где предпочла бы оказаться, – бурчит Маргарет. – В здешнем кафе не подают даже алкоголь. Как же люди смогут поправиться?

– Маргарет, – обращается к ней папа, – не ожидал увидеть тебя здесь. Спасибо.

– Да, но все же напоминаю тебе о моей просьбе, – отвечает она. – Если я вдруг соберусь помирать, ты должен сразу увезти меня отсюда.

– Хорошо, – говорит папа. – То есть это совершенно неуместно, но ладно, так и быть.

Среди общей суматохи, пока каждый уверяет меня в своей дружбе и поддержке, папа берет меня за руку и сжимает ее.

– Кардиолог приходил? – спрашивает он.

– Пока нет, – вру я.

Венкман заглянул ко мне снова сразу после ухода папы и обо всем со мной поговорил. Очевидно, мое сердце изо всех сил борется. Оно как измотанный марафонец. Мне может понадобиться внутренний кардиодефибриллятор, который, по словам Венкмана, представляет собой маленькую коробочку. Зашитый под ключицу, он будет лупить мое сердце по морде всякий раз, как оно вздумает остановиться. Венкману хорошо удаются метафоры.

Однако на несколько минут, занятая болтовней, я забываю об этих вещах. Наташа рассказывает о своих недавних попытках вписаться в деревенское общество, когда она устроила свою буйную дочь Эшли в Клуб юных наездников.

– Ее отправили домой за то, что она гонялась за лошадьми. Другие мамы не хотят со мной разговаривать. Мы парии.

– Почему ты не устроишь Эшли в детский драмкружок? – спрашивает Салли. – Ей понравилась наша последняя пьеса и…

– Нет, драмкружок мой! – очень громко заявляет Наташа. – Извините, мне нужно что-то свое – то, что для меня важно, что не касается детей и не имеет отношения к стервозным мамашам в высоких сапогах. Неужели я прошу слишком многого? Пришло время признаний, ребята. Я никогда особо не интересовалась драмой. Пошла в кружок, потому что вы собираетесь в единственный день, когда Себ может остаться с детьми. Или можно было выбрать пчеловодство. Не судите меня строго.

После этого признания Тед рассказывает нам о своих отчаянных попытках увезти Анджелу в отпуск. Он говорит, что она отказалась провести уик-энд в Уэймуте, опасаясь, что сестра может умереть. Его драгоценный мотоцикл стоит в гараже без дела, или, по выражению Теда, «ржавеет в своей бесславной могиле». Джей рассказывает, как его папа с раздражением и руганью ремонтирует ванную. «Похоже на киношку с Тарантино в главной роли».

Медсестра приходит слишком скоро.

– Ну что ж, друзья мои, – говорит она. – Через минуту у нас начнется обед, так что вам придется уйти. Извините.

– Но мы только что пришли, – возражает Маргарет.

– На двери вывешены часы посещения. Мы проявляем гибкость, но вас слишком много.

– Ужасное распределение времени, – замечает Тед.

– Как и в твоей актерской карьере! – выпаливает Маргарет.

Я ненадолго оказываюсь в водовороте объятий и прощальных слов. Папа наклоняется и целует меня в лоб, как делает это всегда, говоря, как обычно, что любит меня. И я с важным видом киваю. Наши руки встречаются, а затем расходятся. Маргарет предлагает мне свои снотворные таблетки, но я вежливо отказываюсь. Потом все они вместе выходят, как некая уличная шайка не очень молодых людей среднего класса. Перед уходом Салли наклоняется и целует меня в щеку:

– Скоро ты отсюда выйдешь. Давай, когда у тебя появится настроение, поболтаем за чашечкой кофе.

– Было бы здорово.

– Отлично! Пойду догоню Джея. Не хочу, чтобы на него опять наехала «скорая».

Чтобы чем-то себя занять, я убираю с кровати комиксы, журналы и батончики «Марс». После ухода всей этой толпы в палате воцаряется тревожная тишина, сама палата почему-то кажется темнее и меньше. Такое ощущение, что комната надвигается на меня, как в той сцене с пресс-компактором мусора из «Звездных войн» – только рядом нет роботов-спасителей. Правда, у моей кровати стоит ящик, раздражающий меня своим пиканьем и двадцать четыре часа в сутки имитирующий R2D2. Пока кардиомонитор ритмически пищит, на экране возникает мешанина из меняющихся цифр и оживших зазубренных линий, как в испорченной видеоигре. Странно думать о том, что эти линии буквально изображают мою жизнь. Это существование, сведенное к самой своей сути: электронные спазмы мышцы размером с кулак. С той разницей, что у меня это не кулак, а вялое рукопожатие.

За стеклянной перегородкой в другом боксе лежит мальчик. Он спит или находится без сознания. Рядом сидят напуганные молчаливые родители, держась за руки, подбадривая друг друга. Женщина встает, ищет в кошельке мелочь, идет к двери. Наверное, собирается купить кофе или еду для них. Мужчина, улыбаясь ей, смотрит, как она уходит.

Они команда и, что бы ни случилось, вынесут все вместе. Они родные друг другу люди.

Несколько часов спустя мы с папой едем домой. Я прижимаю к себе пухлый мешок с лекарствами. У меня там бета-блокаторы для регулирования сердечного ритма, эналаприл, который является ингибитором энзима, превращающегося в ангиотензин (ради бога, погуглите сами!), а еще восхитительный новый диуретик, не позволяющий моему организму удерживать жидкость. Прощальные подарки разочаровывают. Это побочные эффекты – утомляемость, тошнота, болезни почек и – мои любимые – совершенно безумные ночные кошмары, после которых японские ужастики о сверхъестественном покажутся мультиками о покемонах.

На следующий день я брожу по дому, чувствуя себя оторванной от мира, отравленной – не знаю чем. Улица за окном моей спальни кажется далекой и ненастоящей, как декорация фильма. Порыв ветра мог бы смести ее. Я мобилизуюсь, чтобы встретиться с Салли в кафе, устроенном в старом доме суконщика в конце главной улицы – пол из черной шиферной плитки, дровяная печь, большие столы на козлах и скамьи с подушками. Я пришла сюда, чтобы попросить Салли помочь мне в одном деле. Я уже давно думаю об этой проблеме, но недавние события выдвинули ее на первое место. Но сначала мне придется ответить на знакомые сверхсерьезные вопросы относительно моего здоровья.

– Как твои дела? – со вздохом спрашивает Салли, сжимая в руках огромную чашку латте. – Какие новости?

Знаешь, Салли, все та же старая история: мое сердце может стучать себе дальше, или мне станет хуже, или сердце совсем остановится. Люди нуждаются в утешении, а если его нет, мне мучительно видеть их лица, когда все становится ясным. Возможно, мне удастся найти в Интернете ЧаВо, дающие приемлемое объяснение моему заболеванию. Возможно, я сама напишу такое объяснение.

– Не слишком-то хорошо, – наконец мямлю я. – Но что поделаешь? С одной стороны, я, как при подготовке к выпускному экзамену, пытаюсь вспомнить что-нибудь о квадратных уравнениях, пойменных озерах или причастии прошедшего времени, а с другой – думаю: какое все это будет иметь значение, если на следующей неделе я отброшу копыта? О господи, это так… утомительно! Машина, гоняющая кровь по моему организму, неисправна и такой останется: конец истории. Одна медсестра как-то сказала, что, если бы я увидела свое сердце, оно напомнило бы мне сумку из дряблой кожи. Она даже нарисовала такую сумку.