Услышь мою тишину - Тори Ру

форме, рядом толпятся бритые парни в тяжелых ботинках и подвернутых джинсах с подтяжками.

Ощущение странной безнадеги, опасности и бешеной свободы бурлит в крови.

Пальцы убирают малиновые пряди с лица прекрасной девушки, той, ради которой я живу… Я вижу огромные бездонные озера, полные слез, ссадину на тонкой переносице, тени синяков на нежной щеке, упрямую ободряющую улыбку, и мозг взрывается от отчаяния, а сердце рвется в клочья.

Она что-то говорит мне, пытается удержать, но ее облик смазывается… За заляпанным окном троллейбуса мелькают унылые деревья и кривые домики частного сектора, двери распахиваются, и рваные кеды уверенно ступают по трещинам в асфальте. Передо мной расступаются однотипные многоэтажки спального района, старая надпись из кирпичей провозглашает мир во всем мире, но мои кулаки зудят, а жажда мести и справедливости гонит все дальше в глубину заплеванных дворов…

Перекошенные рожи, шелуха семечек под ногами, угрозы и смех. Я бью первым.

Бью еще и еще, и не чувствую ничего, кроме холодной ярости.

Удар по затылку, сноп зеленых стекляшек летит на серый бетон, и я выключаюсь.

Вздрагиваю, прихожу в себя, обливаюсь холодным потом и осознаю, что все происходит не со мной, но искаженная реальность сна трясиной затягивает назад.

Я вновь открываю чужие глаза и сквозь черную пелену различаю сверху люк колодца. Единственный и недостижимый путь к спасению… В нем розовеет закатное небо.

Руки крепко, до синяков, связаны скотчем, теплая кровь расцветает пятнами на белой ткани любимой футболки. Невозможность пошевелиться злит, адская боль разрывает тело, картинка двоится и ускользает, голова кружится, силы уходят. Я больше не знаю, кто я… Тоска, неизбывная тоска поглощает краски, забирает радость, воспоминания, мечты и мысли, оставляя лишь черноту самого черного оттенка.

Нет.

Мне нельзя умирать, я должен жить. Мне так много еще нужно сделать.

Одуряющая слабость и страх накатывают холодной волной, ноги дергаются.

Нет. Нет.

Нет!!!

— Нет! — всхлипываю я, взвиваюсь на подушках и тупо пялюсь на окно в потолке.

Антикварный будильник тикает, паук плетет свою паутину…

Ужас разогнал пульс, привкус железа щекочет в носу.

Сажусь на край матраса, прячу лицо за ладонями и пытаюсь дышать.

Это были не руки сестры.

Черт побери, это… это…

Просто дикий сумасшедший кошмар.

Тянусь к брошенной у изножья олимпийке, достаю из кармана телефон, включаю его и, прищурившись, смотрю на время.

Семнадцать сорок. Так и есть — я проспала весь день, не купила билет и завтра уже никуда не уеду.

Но подспудно я рада — задержавшись еще на сутки, я смогу лишний вечер пообщаться с Ириной Петровной, смогу отложить великие свершения, что ждут меня в городе, смогу еще хоть раз увидеть Сороку…

От пережитого сна озноб ползет по коже, я повожу плечами, отгоняя его.

И замечаю маленький конвертик оповещения в уголке тусклого экрана — ответ от Паши на мое вчерашнее сообщение.

Считаю до трех, провожу по значку, и из диалога выпадает картинка — закат, густые кроны тополей старого района, зеленое поле и пруд вдалеке. Вид, что мерещился мне вчера с холма. Вид, родной и знакомый, окружавший нас в минуты самых нежных поцелуев на крыше.

Сердце пропускает удар. Все закончилось плохо, но сейчас… я очень хочу домой.

А Сороку чуть позже найду в соцсетях.

22

Я за пару минут укладываю в сумку немногочисленные вещи, прячу ее под кровать, выхожу во двор и занимаю скамейку под навесом веранды.

Теплый воздух прогоняет озноб и туман из мыслей, но темная тревога сна все еще гнездится под ребрами дурными предчувствиями.

На этот раз в моем теле словно гостила другая душа — яростная и огромная — и оставила после себя в груди дикую боль. Чувства, что недавно ее переполняли, в новинку для меня.

Любовь. Отчаяние. Грусть. Радость.

То, что должен чувствовать по-настоящему живой человек.

Я стараюсь не думать о том, чем займусь после возвращения и что буду говорить выброшенным из моей жизни людям, долго созерцаю кривые яблони за забором, поля и далекий синий лес — картинку, так напоминающую работы сестры.

Стася рисовала очень красивые пейзажи — состоящие из воздуха и света, похожие на кружева; даже вечерами на крыше она находила местечко потише и творила — делала наброски в своем блокноте, пока мы с Пашей смеялись над шутками друг друга, сидя чуть ближе, чем подобает друзьям.

Мне страшно уезжать отсюда и возвращаться в город, но Сорока прав — я заживо себя хороню. А я должна, хотя бы ради Стаси, перестать трусить.

Ветер треплет яркую ткань пляжного зонтика, сметает со стола сор, разгоняет флюгер на крыше — создает видимость жизни, пока хозяйка этого большого уютного дома отсутствует.

Эмоции никак не придут в норму, мысль, что меня, возможно, все еще любят, что во мне нуждаются, сжимает горло, и глаза предательски жжет.

Хочется прямо сейчас быть полезной, сделать для Ирины Петровны хоть что-то.

Я встаю и ковыляю к чулану, на сей раз с облегчением обнаруживаю торчащий из скважины огромного ржавого замка ключ, поворачиваю его и решительно ступаю в холодный сырой полумрак.

Нашариваю выключатель, и тусклая лампочка загорается под потолком.

Я старательно отбываю повинность — выгребаю из углов мусор и высохшие останки пауков и насекомых, закусив губу, упрямо тащу ведро и швабру, содрогаясь от омерзения, протираю пол. Я должна загладить вину за ночные прогулки с Сорокой.

Должна загладить вину за свое бездействие, холодность и никчемность.

За помыслы, с которыми ехала сюда…

Выбиваюсь из сил, медленно опускаюсь на колени, двигаю к себе пыльную стопу пожелтевших газет, хватаю несколько верхних и тут же роняю, уставившись на черно-белое фото под заголовком.

«Жестокое убийство в Озерках».

Взгляд мечется по странице и застревает на дате — 1 июля 2003 года.

Со старой фотографии широко и светло мне улыбается Сорока.

* * *

Ватное безвольное тело плавает в кипятке, и тут же по коже бьют тонкие струи ледяной воды, голова раскалывается, в ушах шумит.

— Влада, ты как? — С трудом разлепляю тяжелые веки и фокусируюсь на бледном лице Ирины Петровны. — Потерпи, я Володю за фельдшером отправила.

— Что случилось? — скрипит мой голос.

— Температура у тебя под сорок, деточка! Я тебя в чулане нашла. Болит что-нибудь?

Я закрываю глаза, и черные строчки статьи мелькают перед ними, рассыпаясь на полчища бессмысленных букв.

«В прошлую субботу, в заброшенном коллекторе, расположенном на территории АО «Вторчермет», был обнаружен труп молодого человека с