Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

* * *

Сделав последние наблюдения для поверки хронометров, оставили мы 6 августа пролив Сенявина. Выдержав крепкий южный ветер, находились мы 8 числа поутру против южного его устья. Лавируя против свежего SW ветра, осмотрели мы в течение дня берег от мыса, образующего южный предел этого пролива, – который в честь нашего врача и естествоиспытателя был назван мысом Мертенса, – до мыса Чаплина, названного так по имени одного из офицеров, служивших в экспедиции Беринга. Мыс Чаплин есть оконечность длинной, низменной кошки, выдающейся от берега в широте 64°25'. На ней большое летнее жилье чукчей.

На следующий день продолжали, лавируя, описывать берег, который до вечера успели осмотреть до Чукотского носа. После штиля, продолжавшегося всю ночь, поднялся поутру (10 числа) западный ветер, заставивший нас опять лавировать. Погода была ясная. Мы подходили близко к мысу Чукотский, от которого в небольшом расстоянии к О на низменном мыске видели селение. В полдень были почти на том самом месте, где ровно 100 лет назад, 10 августа 1728 года, находился капитан Беринг. По этой причине дано название мыса Столетия мысу, лежащему от Чукотского на NW 72° в 13 милях и несколько на него похожему.

После полудня западный ветер стал дуть очень крепко, но скоро уступил место штилю, продолжавшемуся более суток. 11 августа вечером установился тихий восточный ветер, с которым мы легли к берегу, и на другое утро (12 числа) находились от мыса Чукотский к W в 31 миле. В некотором расстоянии на ветре видно было селение и около него признаки губы. Я сожалел, что обстоятельства не позволили нам осмотреть этого места, однако скоро успокоился: пройдя несколько миль в NW вдоль высокого, утесистого берега, встречены мы были двумя чукотскими байдарами, из которых одна была из того самого селения. Оно называется Уляхпен и лежит при небольшой открытой бухте, в которую разлогом между гор стекает речка, дающая ей издали обманчивый вид значительной губы.

Из гостей наших половина была оленных, половина оседлых; они не показывали ни малейшей недоверчивости, хотя и не видывали никогда судов, подобных нашему. Между ними была одна женщина, довольно пригожая. Они сами предложили нам доставить оленей и тотчас отправили за ними одну из байдар, которой мы, однако, не дождались, ибо, не имея времени мешкать, скоро расстались и с другой. Эти посетители наши ничем не отличались от чукчей, виденных нами прежде.

Продолжая путь вдоль берега, находились мы в следующее утро (13 августа) против губы Преображения, в которой Беринг останавливался в день этого праздника. Милях в шести от нее мы заштилели и тотчас увидели две байдары, оттуда к нам гребущие. В одной из них отличались уже издали две фигуры в наряде вовсе не чукотском: мужчина в зеленом полушубке и фуражке и женщина в синей китайчатой камлейке и с платком на голове. Догадка, что это крещеные, оказалась справедливой, когда байдары пристали к борту. После нескольких «тарова» и крестных поклонов чукча взошел на шлюп и нашел в переводчике старого знакомого, с которым видывался на Гижигинской ярмарке, и был тотчас, как дома. Супруга его также изъявила желание взойти на судно, но с условием, чтобы для большей безопасности завязали за нее веревку. Спрятав всклокоченные косы под платок, воображала она уже, что вправе жеманничать.

Видя, что гость наш крестится при всяком случае, натурально было спросить о христианском его имени, но это – камень преткновения для всех этого рода христиан, – он не знал своего имени; однако, чтобы мы не вздумали усомниться в его обращении, показал нам книжечку, тщательно спрятанную в деревянном футляре, полученную им в Колыме. Мы нашли в ней молитву, символ веры и 10 заповедей на русском языке с чукотским переводом. В надписи руки колымского священника Трифанова прочли мы, что она подарена при крещении чукче Василию Трифанову. «Василий, Василий!» – вскричал наш гость, вспомнив свое имя, которое, однако, до отправления надо было повторить ему еще несколько раз. На вопрос наш, знает ли он, что в этой книге написано, отвечал он откровенно, что не знает. «Какая ж тебе польза иметь книгу?» И этого чукча не знал; ему дали книгу, не спрашивая, хочет ли он иметь ее, и потому он думал, что это так до́лжно.

Беседа наша продолжалась недолго, так как гость наш дал нам доказательство, убедительнее почти, чем та книга, частых своих сношений с просвещенными: он попросил водки, чего до того времени не делал еще ни один из множества чукчей, нас посещавших. Ему дали грогу: он не хотел пить его иначе, как в байдаре, утверждая, что, выпив, опьянеет так, что не в состоянии будет держаться на ногах. Отправляясь, обещал он нам выслать оленя, которого мы, однако, не видали, ибо между тем сделался N ветер, и мы стали лавировать.

На берегу губы Преображения видели мы в подзорные трубы селения и несколько табунов оленей. В губу впадает речка, которую чукчи называют Куй-Ваем, то есть Ледяная. О Беринговом судне не сохранилось между чукчами никакого предания; никто не слыхивал, чтобы в Анадырском заливе когда-нибудь показывалось судно.

От губы Преображения милях в 12 к NW есть высокий и утесистый мыс, лежащий ровно под 65° широты. Он весьма примечателен тем, что им кончается утесистый берег, продолжающийся до этого места от самого мыса Чукотский. Мыс этот, для которого чукчи особого названия не имеют, назвал я мысом Беринга.

В сумерки находились мы еще милях в 12 от мыса Беринга. За ним стали показываться на весьма большом расстоянии вершины гор. К утру ветер перешел в W, и мы опять могли идти вдоль берега. К N в 17 милях от мыса Беринга есть еще утесистый мыс с довольно высокой на нем горой, которые были названы по имени спутника Беринга в оба его путешествия, несчастного Чирикова. На низменном берегу открытой губы, заключенной между этими двумя мысами, видели мы во многих местах чукотские юрты. С тихим ветром успели мы пройти сегодня миль 12 далее мыса Чирикова и усмотрели к N берег, простирающийся к NW и потом к W, следовательно, достигли уже NO угла Анадырского залива.

В этом месте видели мы устье довольно большой реки; нельзя, однако, думать, чтобы глубина позволяла в нее входить судам довольно большим, поскольку в 9 милях расстояния нашли мы только 6 сажен. Ветер, дувший прямо на берег, не позволил нам подойти так близко, чтобы опытом в том убедиться. Пролавировав ночь короткими галсами, спустились мы поутру (15 августа) на NW к утесистому впереди мысу, за которым, казалось, должна быть значительная губа; однако нашли тут только широкий разлог между гор, по которому протекала речка. У самого мыса на низменности видно было довольно большое селение, которого обитатели, к нашему сожалению, не рассудили к нам выехать. Вероятно, удержали их признаки погоды, которая начинала портиться, благоприятствовав нам от самого пролива Сенявина.

В этом же месте берег вдруг изменил вид. Вместо гор, подходивших доселе довольно близко к морю, простиралась между W и SW низкая и ровная земля, от которой горный хребет отстоял не менее 10 или 12 миль. Вскоре встретили мы кошку, также весьма низкую, отделенную от берега и простиравшуюся параллельно ему к SW. При ветре от SO лежали мы вдоль кошки в 2 и 3 милях расстояния по глубине от 6 до 8 сажен. В некоторых местах показывались отдельно стоящие юрты на кошке и на материковом берегу за нею. Едва успев обсервовать высоту солнца в полдень, были мы закрыты густым туманом и должны были привести к ветру. Часу в третьем стало несколько очищаться, мы тотчас спустились к NW, и хотя туман вслед за тем опять по-прежнему сгустился, но мы продолжали идти и в 5 часов увидели впереди буруны, а вскоре потом кошку, чуть-чуть показывавшуюся сквозь пасмурность, в расстоянии около 2 миль. Она здесь простиралась уже на W; глубина была 11 сажен, а когда мы опять привели на SW, то скоро увеличилась. Ночь держались под малыми парусами.