Книги онлайн и без регистрации » Разная литература » Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 184 185 186 187 188 189 190 191 192 ... 335
Перейти на страницу:
считаясь со временем. Горе недавней утраты так сильно действовало, что во сне Света приходила ко мне; утром вставал с тяжёлым чувством, которое не проходило до тех пор, пока не приезжал на стройку, и только погрузившись в дела, я мог освободиться от этой тяжести. Несмотря на то, что делалось в моей душе, сила привычки много трудиться тянула меня даже в свободное время к производственным делам. Часто придя с работы и поужинав, я ложился на кровать кверху лицом и лежал, не двигаясь, заложив руки под голову; помню очень хорошо, что ни о чём не думал; в голове моей не было ни мыслей, ни представлений, ни образов, это было тяжёлая пустота. По вечерам и особенно в выходные дни каждая мелочь, каждый поступок немилосердно напоминал мне о Свете; что бы я ни делал, за что бы ни принимался, непременно встретится что-нибудь такое, что живо воскресит память о прошлом, о счастливой минуте, о каком-нибудь маловажном эпизоде, на который, когда он происходил, не обращалось почти внимания, но воспоминание о нём вызывало теперь жгучий, страстный наплыв отчаяния. На фоне происходящего прежние семейные обиды вдруг стали казаться мне смехотворными пустяками; эти неурядицы, такие мелкие были давно-давно, задолго до трагических событий … и быльём поросли. Засыпая в пустой квартире, порой проступало прошлое – радостное, навсегда ушедшее; вспыхивали мгновенные странные мечты о будущем; когда и они гасли, сознание погружалось в состояние целительного безразличия: уже не было ни будущего, ни прошлого. Иногда это случалось и во сне – я просыпался, поражённый бесспорностью испытанного. Жизнь не налаживалась – безбытность.

После работы дома я опять оставался один-одинёшенек перед долгою, тоскливою, бесконечною ночью; потом в голову опять лезли мысли, меня мутило, я гнал их прочь, старался думать о хорошем или постороннем – и так до бесконечности, до умопомрачения…

Но на зов мой безответна

Тишина и тьма ночная…

Безраздельна, безпредметна

Грусть бесплодная, больная!

Отчего же сердце просит

Всё любви, не уставая,

И упорно память носит

Дней утраченного рая.

(Аполлон Григорьев)

Я был очень одинок, хотя вокруг множество людей; одинок, когда ехал на троллейбусе с работы домой, одинок, когда шёл из магазина с покупками и готовил ужин, одинок, когда, сидел за письменным столом, набрасывал план работы на завтра, затем перед сном читал газеты и книгу. Слава Богу, приехал Василий и стал работать прорабом на нашем участке; мы жили вместе, поселившись в разных комнатах квартиры и это было совсем другое дело, ибо кончилось моё одиночество.

Первое время спали на раскладушках, позже привезли со склада управления панцирные сетки и матрасы, поставили их на кирпичи и устроили кровати; на работе сделали стеллажи для книг, сварили вешалку и подставку для радиоприёмника и магнитофона – Вася был меломаном. С питанием мы устроились хорошо: в магазинах появились польские свежезамороженные овощи (зелёный горошек с морковью и шпинатом) и на завтрак подогревали их на сковороде, добавляли колбасу и заливали яйцом; обедали в столовой КРАЗа, а ужин готовили из своих продуктовых запасов. Постепенно жизнь налаживалась, по вечерам много работали с чертежами, читали газеты и книги, поскольку оба любили хорошую литературу; Вася с большой охотой заведовал музыкальной частью и даже провёл специальные провода с выключателями к своей кровати, чтобы слушать музыку «до упора» и выключать лишь перед сном, не вставая с постели. Хорошая, настоящая музыка всегда действовала на меня возвышающим образом и отвлекала от дум.

В 1960-е годы Роща застраивалась пятиэтажными крупнопанельными домами и зимой, естественно, полы настилались непросушенными досками, которые в тепле рассыхались, образуя большие щели, особенно в местах плинтусов; мы на это не обращали внимания до тех пор, пока не заметили мышей; однажды я проснулся ночью от того, что по мне бегает заблудившейся под одеялом мышонок; терпение лопнуло и в ближайшее воскресенье все щели и дыры мы забили досками и рейками; долго ещё слышали, как мыши скребли знакомые им места, но потом, видимо, перебрались к соседям и всё стихло.

Вася был добр ко мне. Однажды утром я притворился, будто бы ещё сплю, а он, вероятно, услышавший ночью мои стоны, начал спрашивать, не видел ли я чего дурного во сне. Вот так и жили. Кинотеатр в Роще только строился, а ехать в город не хотелось; женщины нас не интересовали, спиртным не увлекались; вечерами часто вспоминался Братск и всё, что с ним связано, а засыпая, у меня возникало какое-то бессилие и даже пустота в душе; разрешение подобных кризисов одни видят в выпивке, другие – в напряжённой работе, которая спасает от тяжёлых мыслей.

Жизнь и опыт убедили меня, что от жизни можно и даже должно брать не только то, что она даёт, но нужно стараться взять от неё и то, в чём она отказывает. Привычка, как известно, услаждает горе, и занятием, которое хоть как-то отвлекало меня от дум, стало увлечение фотографией, в том числе и цветной; у нас обоих были фотоаппараты, правда, проявлять плёнку производства ГДР в нескольких проявителях было сложным делом: в абсолютной тёмной ванной комнате Вася наощуп заливал в бачок последовательно три разных проявителя, точно соблюдая режим каждой проявки, я стоял за дверью, держа в руках часы, и громко сообщал время, а также время выдерживания в двух закрепителях. Печатать снимки на цветной ГДР-овской фотобумаге было тоже сложно, но интересно; сложность в том, что надо было как можно быстрее определить выдержку для каждого кадра, для чего в целях экономии (бумага была дефицитной и дорогой) приходилось нарезать полоски и использовать их в качестве пробы. К слову, через несколько лет эти фотографии, размещённые в альбоме, стали выцветать, появились тёмные пятна – это сказалось качество бумаги.

Изредка я писал в Братск Володе Рыхальскому о себе и однажды он в письме, помимо всего прочего, передал привет от друзей, которые помнили меня в те тяжёлые последние дни перед увольнением, когда я, по их словам, «ходил кротко-печальный, изображая всем своим видом отречение от благ земных; всё во мне говорило: mеmento mori – зачем всё это, когда всё кончается смертью». Ведь жизнь обретает смысл лишь в том случае, если нам есть с кем поделиться нашими чувствами, а с кем я мог поделиться? Только в письмах Володе я мог это делать, а так – работа, работа и в этом было спасение. С большой радостью я встретил семью Климко, которая однажды приехала навестить меня в Зелёной роще, посмотреть квартиру, а затем мы пришли на берег Енисея смотреть панораму Правобережья.

1 ... 184 185 186 187 188 189 190 191 192 ... 335
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?