Благородный дом. Роман о Гонконге - Джеймс Клавелл

«Ох-ах, бабуля, — сказал он, вернувшись, своим тоненьким, писклявым голоском, широко раскрыв глаза, — надо же, так здорово у меня ещё никогда не получалось. Можно, я ещё раз попробую?»

— Просто сказка какая-то, — засмеялся тогда Иэн. — Я такого и не помню вовсе. Ты это придумала, бабуля!

— Типун тебе на язык! Тебе было пять или шесть лет. На следующий день мы пошли и выбрали новое дерево — то, что ты увидишь завтра, девочка. И благословили его во имя клана. И я сказала Иэну, чтобы в следующий раз он был чуть поосторожнее!

Они тогда вместе посмеялись, а потом, поздно ночью, она проснулась и обнаружила, что Иэна нет и его костылей тоже. Ей было не заснуть, и она ждала. Вернулся он весь промокший, но усталый и покойный. Она сделала вид, что спит, пока он снова не лег в постель. И тогда она повернулась к нему и отдала все свое тепло.

— Запомни, девочка, — сказала ей наедине бабка Данросс в день, когда они уезжали, — если хочешь, чтобы в вашем браке жила любовь, позаботься, чтобы у этого Данросса всегда было рядом Душеотводное Дерево. Не бойся. Выбирай любое, всегда заводи его, где бы вы ни оказались. Этому Данроссу необходимо, чтобы рядом было Душеотводное Дерево, хотя он никогда не скажет об этом и прибегать к нему будет очень редко. Он такой, как тот самый Дирк. Он слишком сильный…

Так что, где бы они ни жили, у них всегда было Душеотводное Дерево. На этом настаивала Пенелопа. В Чунцине, куда Данросса послали после выздоровления в качестве офицера связи союзников, она выбрала Душеотводным Деревом бамбук. Здесь, в Гонконге, это был огромный палисандр, который господствовал над всем садом.

— Не нанести ли тебе ей визит? — Для него это дерево всегда было женского рода, а для неё — мужского. «У всех должно быть Душеотводное Дерево, — подумала Пенелопа. — У всех».

— Спасибо, — сказал он. — У меня все в порядке.

— Откуда у бабки Данросс было столько мудрости? Как ей удалось остаться таким чудесным человеком после стольких трагедий?

— Не знаю. Может, их поколение было иначе скроено.

— Мне её так не хватает.

Бабка Данросс умерла в восемьдесят пять лет. Урожденная Агнес Струан, она вышла замуж за своего родственника Дирка Данросса — Дирка Мак-Клауда Данросса, — которого его мать, Уинифред, единственная дочь Дирка Струана, назвала так в память об отце. Дирк Данросс был четвертым тайбанем и погиб в море вместе с «Закатным облаком», когда вел корабль домой. Ему тогда исполнилось всего сорок два, а ей — тридцать один. Она так больше и не вышла замуж. У них было три сына и дочь. Двое сыновей сложили голову в Первую мировую войну: старшему, который пал при Галлиполи[178], шёл двадцать первый год; младшему, отравленному газами под Ипром[179]во Фландрии, — девятнадцатый. Её дочь Анна вышла замуж за Гастона де Вилля, отца Жака. Она погибла при бомбежке Лондона, куда бежали все де Вилли, кроме Жака, который остался во Франции и сражался с нацистами в рядах маки. У Колина, последнего из сыновей Агнес, было три сына и дочь Кэтрин. Двое его сыновей тоже не вернулись с войны, Второй мировой. Первый муж Кэти, командир эскадрильи Иэна, отдал жизнь в «Битве за Англию».

— Столько смертей, насильственных смертей, — с грустью произнесла Пенелопа. — Видеть, как все они рождаются и умирают… ужасно. Бедная бабуля! И все же, когда пробил её последний час, казалось, она уходит с миром, со своей милой улыбкой на губах.

— Наверное, это судьба. Её и всех остальных. Они ведь лишь делали то, что должны были делать, Пенн. В конце концов, история нашей семьи ничем не отличается от других. Мы — британцы. Война веками была нашим уделом. Как и в твоей семье: один дядя, военный моряк, погиб в море во время Великой войны; другой убит под Эль-Аламейном[180], твои родители пали жертвой «блица»… Обычная история. — Его голос посуровел. — Нелегко объяснить подобное чужаку, верно?

— Нелегко. Нам всем пришлось повзрослеть так быстро, да, Иэн? — Он кивнул, а она через минуту добавила: — Ты лучше бы переоделся для ужина, дорогой, а то опоздаешь.

— Брось, Пенн. У тебя час длиннее, чем у меня. Мы там появимся ненадолго и уйдем сразу после ужина. Что… — Зазвонил телефон, и он снял трубку. — Да? О, привет, месье Делан.

— Добрый вечер, тайбань. Я хочу доложить о дочери мадам де Вилль и её зяте, месье Эскари.

— Да, прошу вас.

— Я очень опечален тем, что имею несчастье приносить такие плохие новости. Эта авария — как это вы называете, удар в бок — произошла на Верхнем Карнизе на самом выезде из Эза. Водитель встречной машины был пьян. Это случилось примерно в два часа ночи, и когда приехала полиция, месье Эскари был уже мертв, а его жена — без сознания. Доктор говорит, что она поправится, но опасается, что её… её внутренние органы, детородные органы, могут остаться навсегда поврежденными. Ей может потребоваться операция. Он…

— Она об этом знает?

— Нет, месье, ещё не знает. Но мадам де Вилль знает — ей сказал доктор. Я встретил её согласно вашим указаниям и обо всем позаботился. Я вызвал специалиста из Парижа на консультацию в Ниццу, и он прибывает сегодня днем.

— Есть ещё какие-нибудь повреждения?

— Снаружи — non. Сломана рука в запястье, несколько порезов, ничего особенного. Но… бедная мадам Эскари в страшном смятении. Я был рад, что приехала её мать. Это помогло, очень помогло. Мадам де Вилль остановилась в «Метрополе», в люксе, я встретил её в аэропорту. И буду на постоянной связи.

— Кто вел машину?

— Мадам Эскари.

— А другой водитель?

Последовала пауза.

— Его зовут Шарль Сессон. Булочник из Эза. Он возвращался домой после карточной игры вечером с друзьями. У полиции есть… Мадам Эскари клянется, что его машина шла по встречной. Он не помнит. Конечно, он очень сожалеет о случившемся. Полиция предъявила ему обвинение — управление автомобилем в нетрезвом виде и…

— У него это первый случай?

— Non. Non, какое-то время тому назад его останавливали и штрафовали.

— Какую ответственность он понесет по французским законам?

— Будет суд, а потом… Не знаю, месье. Других свидетелей не было. Может быть, штраф, может, тюрьма — не знаю. Может, он вспомнит, что ехал по правильной стороне дороги, кто знает? Приношу извинения.