Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

что одно должно умереть, что бы другому жить. Они не могут выйти из старых форм, они их принимают за какие-то вечные границы и оттого их идеал носит только имя и цвет будущего, а в сущности принадлежит миру прошедшему, не отрешается от него»[3351].

Необходим социальный переворот, глубокий, радикальный, приходил к выводу А. Герцен: «Современная революционная мысль — это социализм. Без социализма нет революции. Без него есть только реакция, монархическая ли, демагогическая, консервативная, католическая или республиканская!»[3352]. Только социалистическая революция, — повторял Герцен, — обеспечит торжество действительной, а не мнимой демократии, только она освежит историю, только она спасет человечество[3353].

«Было бы иллюзией полагать, — подтверждает спустя полтора века Т. Пикетти, — что в структуре современного роста или законах рыночной экономики имеются силы сближения, которые естественным образом ведут к сокращению имущественного неравенства или к его гармоничной стабилизации»[3354]; «потрясения 1914–1941 годов сыграли ключевую роль в сокращении неравенства в двадцатом столетии и… этот феномен мало походил на гармоничную и самопроизвольную эволюцию»[3355].

«Во всем мире растет возмущение против крупного капитала, оказывающего свое влияние на весть мир, как в экономической, так и политической сферах…, весь мир уже преисполнился нетерпения… Огромное большинство тех, кто работает и создает ценности, убеждено, что привилегированное меньшинство никогда не уступит им своих прав, — подтверждал эти выводы американский президент В. Вильсон, — Если не удастся создать в той или иной форме сотрудничество между этими двумя группами, наше общество рухнет»[3356].

Монополизация капитала приводит к ответной монополизации труда, указывал в 1913 г. Б. Адамс: «Труд протестует против безответственного суверенитета капитала…, заявляя, что капиталистическая социальная система в том виде, в каком она существует сейчас, является формой рабства». Если капитал хочет сохранить существующую систему, предупреждал Б. Адамс, то тогда «американским народом должна управлять армия»[3357]. И эти тенденции, приходил к выводу В. Шубарт, уже приобретали реальное воплощение: «Европе все больше утверждалась римская идея о государстве принуждения, покоящемся не на всеобщем чувстве солидарности, а на страхе перед наказанием, не на свободе, а на насилии…»[3358].

Кризис Капитализма XIX поставил Европу на грань мировой войны[3359], приходил к выводу в 1913 г. итальянский историк Дж. Ферреро: «Стоя между альтернативами войны, с одной стороны, и беззакония, с другой, европейские нации все в равной степени сбиты с толку, сомневаясь, в какую сторону повернуть, в то время как приближающийся кризис становится все более серьезным, потому что мыслящие люди отказываются от политики ради бизнеса. Это пренебрежение общественными обязанностями классом, который когда-то нес всю ответственность, является одним из самых прискорбных результатов промышленного развития и всеобщего богатства. Я верю, что, возможно, никогда не наступит день, когда Европа будет вынуждена осознать, что для нее было бы лучше, если бы она была менее богатой, но более мудрой…»[3360]. Надежды Ферреро не оправдались, на следующий год началась Певрая мировая война…

Война привела к тому, отмечал в 1919 г. Дж. Кейнс, что «в континентальной Европе… речь идет не просто о расточительности или «трудовых проблемах», но о жизни и смерти, голоде и существовании, а также о страшных конвульсиях умирающей цивилизации»[3361]. «После ужасной мировой войны, ей угрожает упадок и возврат к жестокости, которые наводят на мысль о падении Римской империи, — писал в 1922 г. премьер-министр Италии Ф. Нитти, — Мы сами не совсем понимаем, что происходит вокруг нас»[3362].

«Казалось очевидным, что прежний мир обречен. Старое общество, старая экономика, старые политические системы… «утратили благословение небес», — приходил к выводу Э. Хобсбаум, — Человечеству нужна была альтернатива. К 1914 г. она уже существовала…, нужен был лишь сигнал», «Русская революция, или, точнее большевистская революция, в октябре 1917 г. была воспринята миром как такой сигнал»; влияние, оказанное Русской революцией, «было поистине огромно», она имела «гораздо более глобальные последствия», чем французская[3363].

* * * * *

Русская революция была не примером, а силой, вынудившей Запад пойти на реформы сверху. Этот факт наглядно передавали слова автомобильного магната Г. Форда, сказанные им во времена Великой Депрессии: «Прежняя прогнившая система будет подвержена многочисленным преобразованиям… Нам доступны два пути для реформирования: один начинается снизу, другой — сверху… по первому пути пошла Россия»[3364]. Реформация Капитализма сверху, стала возможна, подтверждал Д. Ллойд Джордж, только в результате того «всеобщего страха, который нагнали большевики»[3365].

Значение Русской революции заключалось не в том, что она показала новый путь развития, указывал в 1921 г. Е. Преображенский, а в том, что «человеческое общество именно в том прорыве капиталистической оболочки, который образовался благодаря пролетарской революции в России…, нащупывает «естественный закон своего развития» на ближайшую эпоху. В этом главное и самое существенное для понимания основного процесса, происходящего теперь на территории советской России»[3366].

«Первые социал-демократические правительства появились в 1917–1919 гг. (Швеция, Финляндия, Германия, Австрия, Бельгия), за ними через несколько лет последовали Великобритания, Дания, Норвегия. Мы забываем, — подчеркивает Э. Хобсбаум, — что сама умеренность таких партий в значительной степени являлась реакцией на большевизм, так же как и готовность старой политической системы интегрировать их… Фактически русская революция явилась спасительницей либерального капитализма…, дав капитализму стимул к самореформированию…»[3367].

* * * * *

Практической проверкой способности капитализма к самостоятельному социальному и демократическому эволюционированию стала неоконсервативная контрреволюция Рейгана-Тэтчер, которая началась с утверждения одного из апостолов либерализма Ф. Хайека, что выражение «социальная справедливость» — «лишено смысла» и «не применимо к цивилизованному типу общества»[3368]. Практическую реализацию этим идеям дала М. Тэтчер: «Чтобы добиться прогресса все атрибуты социализма — структуры, институты и отношения — должны быть уничтожены…»[3369].

Результаты неоконсервативной контрреволюции и последовавшего краха Советского Союза наглядно демонстрирует динамика изменения доходов богатейших слоев населения США (Гр. 23).

Гр. 23. Доходы верхних 10 % и 1 % населения США в национальном доходе по Т. Пикетти[3370]

Причина начавшегося в конце 1980-х гг. роста неравенства, по мнению известной канадской исследовательницы Н. Кляйн, крылась в том, что социальные «страны Запада возникли в результате компромисса между коммунизмом и капитализмом. Теперь нужда в компромиссах отпала…»: «когда Ельцин распустил Советский Союз…, капитализм внезапно получил свободу обрести самую дикую свою форму, и не только в России, но и по всему миру…»[3371].

«Американцы уже видели подобное, — отмечал бывший глава ФРС А. Гринспен в 2007 г., — В последний раз доходы концентрировались в руках столь же узкого круга людей на короткий период в конце