Адмирал Нимиц - Элмер Б. Поттер

Молодой Нимиц завоевал прекрасную репутацию как командир подводной лодки во время Второй Мировой войны.

Он имел множество наград, включая «Морской крест», самую высокую награду, исключая Медаль Почета. Эти отличия и громкое имя создали ему прекрасную репутацию, которую он мог обратить на пользу своего бизнеса. Честер-младший работал на корпорацию «Тексас-инструментс» до 1961 года, когда он перешел в другой промышленный концерн, в «Перкин-Эльмер-корпорейшен» в штате Коннектикут. Как бизнесмен он показал себя с самой лучшей стороны.

Ему еще не было шестидесяти, когда он стал президентом и председателем «Перкин-Эльмер-корпорейшен».

В 1958 году адмирал Нимиц был вызван в Вашингтон Сенатской комиссией по делам вооружений, председателем которой был Линдон Джонсон. Билл Левертон, назначенный помощником Нимица, проводил его в здание сената. Там, сидя в переднем ряду, он созерцал Нимица и сенатора Джонсона, соревнующихся в остроумии.

Левертон рассказывал: «Техника Линдона Джонсона состояла в том, чтобы процитировать длиннющий отрывок текста, а затем спросить:

— Все с этим согласны?

Адмирал спрашивал его:

— Могу ли я прочесть документ?

— Нет.

— Тогда, прочите его еще раз.

Когда Джонсон заканчивал, адмирал отвечал:

— Я вполне согласен, если это не значит то-то и то-то…

Они говорили на сложном, неоднозначном языке.

Джонсону приходилось признавать, что «того-то и того-то» он, отнюдь, не имел в виду, и тогда адмирал соглашался с ним».

В августе следующего года адмирал Нимиц вновь отправился на восток. Он поехал на похороны Билла Хэлси, и остался в Арлингтоне у Кэтрин Ли и ее трех мальчиков. Кэптен Ли-младший тогда был в плавании. Во время этого поспешного визита Нимиц бы с удовольствием взял в адъютанты человека с опытом Билла Левертона. Но вместо этого департамент флота прислал ему на официальной машине молодого офицера, у которого не было ни умения шофера, ни таланта помощника: он даже не знал, как правильно проехать через Вашингтон.

В день похорон была ужасная жара, которую 74-летний Нимиц, привыкший к прохладной свежести Калифорнии, переносил с трудом. Он собирался утром съездить в Пентагон, но его помощник-водитель заблудился. Причем Пентагон было прекрасно видно, но они целый час искали дорогу к реке, чтобы повернуть оттуда к нему.

Ближе к полудню, Нимиц и его бестолковый помощник вернулись домой к Ли. «У нас нет времени на ленч, — сказал адмирал. — Мне нужно одеться». И он поспешил облачиться в парадную белую форму.

Помощник же, находясь в неудобном положении, спросил, можно ли ему переодеться в гостиной.

— Пожалуйста, — согласилась Кэйт.

Вскоре совсем изжарившийся адмирал спросил: «Дай мне, пожалуйста, пару носков из формы младшего». Он развернул ту пару, что принес: там была большая дырка на пятке.

— Вот черт возьми!. — выругалась Кэйт: — Младший не носил белую форму уже целую вечность.

В поисках носков она залезла на чердак. «Температура там, была, наверное, 100 градусов, — сказала она после, — Там можно было умереть, и времени у нас не было. В конце концов я нашла белые носки для парадной формы и отнесла их вниз».

Вскоре послышался жалобный голос помощника из гостиной: «Эй, нет ли у кого-нибудь английской булавки?» На воротнике его кителя недоставало крючка.

Кэйт в шоке смотрела мимо него, однако не могла не посочувствовать бедному парню. В конце концов она нашла ему булавку и попыталась приколоть на воротник. Но это было бесполезно, ткань была двухслойная и к тому же хорошо накрахмалена. Кэйт силой пыталась через доску приколоть булавку.

Адмирал появился в дверном проеме: «Что это вы тут делаете? — спросил он. Кэйт и помощник выкрикнули одновременно: — Мы пытаемся приколоть булавку через…»

«У нас нет времени на это, — буркнул адмирал: — Пошли, на тебя там все равно смотреть никого не будет!»

Нимиц и его молодой помощник, с полу расстегнутым воротником, пошли на похороны. Все, включая Кэйт, устали, покрылись потом, были полностью измождены жарой.

Вернулись они к середине дня, форма прилипала к телу и вообще была не в лучшем виде. Адмирал направился в комнату для гостей, высказав намерение принять душ.

Помощник стоял с виноватым выражением лица. Кэйт стало интересно, какую очередную глупость он сотворил.

— Не хотите холодного пива? — предложила она.

— О, с огромным удовольствием, — обрадовался помощник.

Как раз в этот момент адмирал вышел из гостевой в халате и с полотенцем через плечо, он повернулся к помощнику и спросил:

— А ты вообще женат?

— Да, сэр.

— Тогда твоей жене следует проверять твою морскую форму, — придрался адмирал.

Кэйт это совсем не понравилась, она рассердилась на отца:

— Ты, между прочим, тоже женат. Почему же твоя жена не проверила твои носки?

Позже Кэйт, рассказывая об этом помощнике, сказала:

— Ох, бедняга, мне было очень жаль его. Правда, должна признать, когда мой папа тоже выпил пива и охладился, он стал таким же приветливым, как и прежде. Я не помню, как звали его помощника, но, уверена это был самый темный день в его жизни.

Когда адмирал Нимиц с женой вернулись домой в Калифорнию после своей деятельности в ООН, они возобновили привычку каждую неделю посещать Симфонический оркестр Сан-Франциско. У них всегда были места в первом ряду, так как адмиралу очень нравилось наблюдать за музыкантами. Миссис Нимиц была членом попечительского совета Симфонического оркестра, поэтому они знали дирижера и многих музыкантов.

С возрастом любовь адмирала Нимица к классической музыке усилилась. Его любимым композитором был

Брамс, особенно его первая, вторая и четвертая симфония. Он все больше и больше ненавидел современную музыку, особенно музыкальные диссонансы.

Однажды, когда Нимицы сидели в концертном зале и собирались слушать музыку, Честер просмотрел программку и одобрительно заметил: «Это будет просто прекрасно!». Он прочел программку слишком быстро, поэтому решил, что первой будет исполняться вещь Роберта Шумана, композитора-классика, родившегося в 1810 г. Увы, им пришлось слушать произведение американского композитора, Вильяма Шумана, который родился ровно на сто лет позже и был до сих пор жив. Кэтрин, поняв, что ее муж ошибся, сказала себе, «О, это будет просто великолепно!»

Когда музыканты взяли свои инструменты, дирижер поднял палочку, и началась одна из самых диссонансных симфоний Вильяма Шумана. Адмирал выглядел озадаченно. Он нахмурил брови, взглянул на музыкантов и прочел программку еще раз, на этот раз внимательно, а после сидел мрачно и тихо. Когда симфония закончилась, он высказал Катрин все свои чувства, с отвращением произнеся одно слово: «Вильям!»