Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Май Шёвалль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слова «патрульного Леннарта Кольберга» он сам вписал в соответствующем месте много лет назад. Это было хорошее пособие, и в те времена оно оказалось для него очень полезным.
– Это моя книга, – сказал он.
– Можешь забрать ее с собой.
– Нет. Я дал ее Оке пару лет назад.
– Понятно. Значит, по меньшей мере он не украл ее.
Листая книгу, Кольберг соображал, что бы сделать или сказать. Некоторые предложения в книге оказались подчеркнутыми, а в двух местах на полях были сделаны пометки авторучкой. В обоих случаях в разделе «Убийство на сексуальной почве».
«Сексуальный убийца (садист) часто является импотентом и преступление совершает вследствие повышенного желания получить сексуальное удовлетворение».
Кто-то – наверное, Стенстрём – подчеркнул это предложение. Немного ниже на этой же странице, в разделе «В каком случае жертву сексуального насилия убивают», были подчеркнуты два пункта: «4) после полового акта, чтобы избежать разоблачения», и «5) в результате шока».
На полях была пометка: «6) чтобы убрать жертву. Но является ли это убийством на сексуальной почве?»
– Оса, – сказал Кольберг.
– Ну, чего тебе нужно?
– Ты не знаешь, когда Оке написал это?
Она подошла, быстро взглянула на книгу и сказала:
– Понятия не имею.
– Оса, – повторил он.
Она бросила наполовину выкуренную сигарету в пепельницу и встала возле стола, сплетя пальцы рук на животе.
– Господи, ну чего тебе нужно?
Кольберг пристально посмотрел на нее. Она была худая и осунувшаяся. Сегодня вместо свитера на ней была блузка навыпуск без рукавов. Ее голые руки были покрыты гусиной кожей, и хотя блузка на ее худом теле висела, как на вешалке, соски грудей отчетливо проглядывали под тканью.
– Сядь, – сказал он.
Она пожала плечами, взяла новую сигарету и зажигалку и отошла к двери спальни.
– Садись! – рявкнул Кольберг.
Она вздрогнула и посмотрела на него. В ее больших темных глазах блеснула ненависть. И все-таки она подошла поближе и села в кресло напротив него. Она сидела, неестественно выпрямившись и упираясь руками в бедра. В одной руке она держала зажигалку, в другой – незажженную сигарету.
– Карты на стол!
Сказав это, Кольберг смущенно взглянул на серый конверт и подумал, что неудачно выразился.
– Прекрасно, – сказала она кристально звонким голосом. – Только у меня нет никаких карт.
– Зато у меня есть.
– Ну?
– В прошлый раз мы были не совсем откровенны с тобой.
Она нахмурила густые темные брови.
– В каком смысле?
– Во многих смыслах. Но прежде я хочу спросить, известно ли тебе, что Оке делал в том автобусе.
– Нет, нет и еще раз нет, понятия не имею.
– Мы тоже, – заметил Кольберг. Он помолчал и, вздохнув, сказал: – Оке обманывал тебя.
Она отреагировала мгновенно. Ее глаза вспыхнули. Она сжала кулаки. Крошки табака из смятой сигареты просыпались на брюки.
– Как ты смеешь так говорить!
– Смею, потому что это правда. Оке не был на службе ни в тот понедельник, когда его убили, ни в субботу. И вообще у него было много отгулов в октябре и в первые две недели ноября.
Она молча смотрела на него.
– Это факт, – сказал Кольберг. – И еще одно я хотел бы знать: имел ли он привычку носить при себе пистолет, когда не был на службе?
Прошла почти минута, прежде чем она ответила.
– Убирайся к чертям и прекрати мучить меня своей манерой допроса. Почему сюда не является сам руководитель расследования собственной персоной? Мартин Бек?
Кольберг закусил губу.
– Ты много плакала.
– Нет. Я не привыкла плакать.
– В таком случае ответь мне. Мы должны помочь друг другу.
– Для чего?
– Для того чтобы схватить того, кто убил его. И тех, остальных.
– А зачем? – Минуту она сидела молча. Потом сказала так тихо, что он едва услышал ее: – Месть. Конечно. Почему бы и нет. Чтобы отомстить.
– Так он брал с собой пистолет?
– Да. Во всяком случае, часто.
– Почему?
– А почему бы Оке было и не брать его с собой? В конце-то концов, как оказалось, пистолет ему понадобился. Разве не так?
Кольберг не ответил.
– Хотя ему это и не помогло, – добавила она.
Кольберг снова промолчал.
– Я любила Оке.
Она сказала это ясным и уверенным голосом, глядя в какую-то точку над головой Кольберга.
– Оса?
– Да.
– Так, значит, он часто уходил из дому. Тебе неизвестно, чем он занимался. Нам тоже. Как ты думаешь, у него мог быть кто-нибудь? Другая женщина?
– Нет.
– Ты так думаешь?
– Я знаю.
– Откуда ты можешь знать об этом?
– Это никого не касается, кроме меня. Я знаю. – Она вдруг с изумлением посмотрела ему прямо в глаза. – Вы что же, считаете, что у него была любовница?
– Да. Мы вынуждены допускать такую возможность.
– Ну так можете перестать ее допускать. Это абсолютно исключено.
– Почему?
– Я уже сказала, что это никого не касается.
Кольберг забарабанил костяшками пальцев по столу.
– Ты уверена?
– Да. Абсолютно.
Он снова сделал глубокий вдох, как перед стартом.
– Оке интересовался фотографией?
– Да. С тех пор как он бросил футбол, она стала его единственным увлечением. У него было три фотоаппарата. Увеличитель стоит на крышке унитаза. В ванной. У него была там темная комната. – Она с удивлением посмотрела на Кольберга. – А почему ты спрашиваешь об этом?
Он подвинул к ней серый конверт. Она отложила зажигалку и дрожащими руками вытащила из конверта фотографии. Увидев первую же, она покраснела.
– Где… где ты взял их?
– Они лежали в его письменном столе на Вестберга-алле.
– Что? В письменном столе? – Она закрыла глаза и неожиданно спросила: – Кто из вас видел их? Все?
– Только три человека.
– Кто?
– Мартин, я и моя жена.
– Гун?
– Да.
– Зачем ты показал ей?
– Потому что я шел сюда. Я хотел, чтобы она знала, как ты выглядишь.
– Как я выгляжу? Ну и как же мы выглядим? Оке и…
– Оке мертв, – почти беззвучно произнес Кольберг.
Она по-прежнему была пунцовой. У нее покраснело не только лицо, но даже шея и плечи. На лбу выступили мелкие капельки пота.
– Фотографии сделаны здесь, в этой квартире, – сказал Кольберг.
Она кивнула.
– Когда?
Оса