Игра теней - Тэд Уильямс

Однако победители не решались воспевать свои деяния, а, напротив, измышляли лживые легенды, чтобы скрыть свой позор и печаль. Но правду невозможно утаить. Истинная история вышла наружу и получила название «Королевство слез».

«Сто соображений» из Книги великих печалей народа кваров

Загадочная девушка с темными волосами не приходила к нему во сне вот уже несколько дней. Дни и часы в камере тянулись томительно долго. Баррик по-прежнему сердился на Вансена и Джаира, все еще не придумавших убедительный план побега (воин сумеречного племени погрузился в странную апатию и целыми днями сидел неподвижно, ни единым словом не нарушая глухого молчания). Принцу хотелось отвлечься от тяжелых мыслей и опасений, терзавших его днем и ночью. Он тосковал по незнакомке, оставившей его наедине с горькими раздумьями.

Порой юноше казалось, что темноволосая девушка явилась к нему вестницей смерти и, несмотря на все разговоры о стойкости и мужестве, ее появление означает одно: жизнь его близится к концу. Возможно, незнакомка — дочь Керниоса, пробужденная ото сна близостью чудовищных ворот. Баррик не был уверен, что у Керниоса есть дочь, — на уроках у отца Тимойда он всегда пропускал мимо ушей бесконечные родословные богов. Но раз у других богов имелись дочери, почему бы ей не быть и у Керниоса.

Но если темноволосая девушка действительно является посланницей небытия, то смерть не так страшна, как он полагал прежде. Лик смерти вовсе не отвратителен — он прекрасен, исполнен доброты и сострадания. И кто бы мог подумать, что смерть так молода! Она выглядит моложе самого принца. Впрочем, если она богиня, ее наружность не имеет значения. Ведь всем известно, что боги способны принимать любое обличье, они могут прикинуться не только людьми, но животными, деревьями и даже звездами.

Но стоит ли гадать о том, когда и при каких обстоятельствах оборвется его жизнь? Наяву голова Баррика раскалывалась от боли и назойливых мыслей, во сне ему досаждали кошмарные видения, и он почти не отличал сон от реальности.

«Чем я заслужил такие мучения? — беспрестанно спрашивал себя принц. — Это несправедливо. Несправедливо».

«Жалеть себя — самое пустое занятие. — Баррик вновь услышал нежный голос незнакомки, но то было лишь воспоминание — Гони эти мысли прочь».

«Как там говорил Джаир? — силился припомнить Баррик. — Мы станем пленниками лишь после того, как смиримся со своей участью».

Даже молчаливый и спокойный Вансен явно осуждал принца за слабость и безволие. Достаточно было взглянуть на капитана королевских гвардейцев, чтобы понять: он уверен, что страдания Баррика не стоят выеденного яйца.

Баррик открыл глаза и покосился на капитана, дремавшего рядом с ним. Отросшая в заточении борода несколько смягчила резкие черты Вансена, но не скрыла глубокие впадины щек. Арестанты до последней капли съедали похлебку, которую приносили им стражники, но скудная пища не могла утолить терзавшего их голода, и они таяли на глазах. Баррик никогда не отличался упитанностью, и теперь сквозь его тонкую кожу проглядывали кости, а искривленные сухожилия на покалеченной руке можно было рассмотреть во всех подробностях.

Баррик вновь закрыл глаза, и перед внутренним его взором возникло лицо отца, короля Олина.

«Надеюсь, отец, у тебя все хорошо, — беззвучно прошептал принц. — Ты стыдился того, что сделал со мной, и избегал любых разговоров об этом. Скоро я умру и больше не буду досаждать тебе своим видом».

Но разве отец виноват в случившемся? Виной всему тяготеющее над ними проклятие, отравленная кровь Эддонов. Кровь отца была здоровее, чем кровь Баррика. Когда Олин покинул замок, бремя проклятия ослабело — об этом свидетельствовали письма короля. С Барриком, увы, произошло иначе. Когда он покинул родной дом, железные тиски безумия сжались еще крепче.

Баррик плотнее сжал веки, призывая сон, который никак не приходил. Тихое шарканье ног, долетевшее до его слуха, заставило его открыть глаза. Последняя партия заключенных только что вернулась с работы. Один из обезьяноподобных стражников направлялся прямиком к маленькой камере, где сидели принц и его товарищи по несчастью. Джаир, скрючившийся в дальнем углу, медленно поднял голову.

«Что понадобилось этому страшилищу?» — спросил себя Баррик, и сердце его сжалось от тревожного предчувствия. Быть может, настало время кровавой жертвы, предсказанной Джаиром.

Стражник подошел к решетке, загородив косматым телом свет из большой камеры. Джаир встал и сделал несколько шагов по направлению к нему. Легкость и плавность его движений несколько успокоили Баррика. Он уже научился различать скрытый смысл жестов безликого воина и теперь понял, что Джаир не предупреждает об опасности, но лишь советует соблюдать осторожность.

Странное создание застыло, прижав лицо к прутьям решетки. С его губ не слетало ни звука. Баррик так и не понял, что произошло между стражником и Джаиром. Они обменялись долгими пристальными взглядами, потом чудовище затрясло лохматой башкой и попятилось назад. Его лицо, похожее на звериную морду, было растерянным и почти испуганным.

В течение следующих часов и дней еще несколько стражников и заключенных повторили загадочный ритуал, за которым Баррик наблюдал с возрастающим недоумением. Быть может, все это было как-то связано с порохом, о котором упоминал Штормовой Фонарь. Однако принц никак не мог уяснить, в чем заключается эта связь, — ведь ни один из тех, кто приближался к решетке, не принес с собой коричневого порошка. Все это до странности напоминало Бронзовую церемонию, свидетелем которой Баррик не раз становился в замке. Во время этой церемонии самые знатные вельможи Южного Предела подходили к королю, восседавшему на престоле Волка, и складывали у ног монарха свое оружие. Имена участников ритуала выбивали на бронзовых табличках, которые впоследствии укрепляли на стенах храма Тригона. Отличие заключалось в том, что чудовищные обитатели великой бездны ничего не приносили воину сумеречного племени и ничего не получали взамен.

А ведь с тех пор, как король Олин в последний раз проводил Бронзовую церемонию, прошел почти год, припомнил Баррик. Вскоре после этого отец отправился в путешествие, которое окончилось для него так печально. Быть может, теперь вассалы приносят клятву верности принцессе Бриони? Баррик ощутил такой острый приступ тоски по дому, что на его глазах выступили слезы. В следующее мгновение юноша содрогнулся от отвращения к себе, к собственной слабости и беспомощности.

«Есть ли на свете более жалкое создание, чем я! — вздохнул он про себя. — Я способен только проливать слезы, словно малое дитя, и ждать смерти. И я умру не так, как подобает воину и принцу, — иначе смерть не явилась бы мне в обличье девушки с темными глазами, полными печали и сострадания. Я был готов отдаться в ее власть, как жалкий менестрель, как слюнявый поэт. И даже она, моя вожделенная смерть, считает, что я сдался без боя, — сказал себе Баррик, и эта мысль огнем опалила его нутро. — Даже она считает меня трусом!»

Баррик поднялся, не обращая внимания на боль в руке, которая особенно сильно ныла после долгого бездействия. Он прошел в тот угол, где, уткнувшись подбородком в грудь, сидел Джаир, и опустился на пол рядом с ним. Безликий воин не шевелился с тех пор, как последний посетитель отошел от решетки. Теперь он открыл глаза и устремил на юношу пристальный взгляд.