Сожженная карта. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег - Кобо Абэ

наденешь. Но, кажется, суставы не повреждены, и, когда онемение пройдет, можно будет двигаться. А вот усталость во всем теле действительно страшная. Я решил не вставать с энциклопедии и прятать ногу в унитазе до тех пор, пока она снова не обретет чувствительность и не пройдет судорога.

– Я спасен, а то уж совсем было надежду потерял.

– Да?.. Теперь можно начинать все сначала?.. Значит, вопрос о выживании больше не стоит…

Я встал в унитазе на цыпочки и, превозмогая онемение – такое чувство, будто по обнаженным нервам хлещет ветер, – поднял и опустил ступню.

– Чудной ты человек. Уж не жалко ли тебе уходить отсюда? Здесь сейчас не та компания, с которой было бы тяжело расставаться.

– В самом деле, гнусные старики. Брови мохнатые, из носа торчат пучки волос, шеи морщинистые, как у бегемотов… Ладно, внешний вид им еще можно простить, но что уж совсем непростительно, так это их тупое самомнение – мол, от нас ничего не укроется, мы все видим.

– Хватит разговоров, пошли. А то пока мы будем мешкать, нас еще позовут туда.

– Верно. Ты же у нас начальник склада – дел, поди, невпроворот. – Женщина, смеясь, подошла ко мне и наклонилась, будто собиралась играть в чехарду.

Я положил ей руку на плечо, оперся на правую ногу и, вынув из унитаза левую, опустил на пол. Боли не было, бедро и колено, как я и надеялся, двигались нормально. Во всяком случае, болело меньше, чем можно было бы предположить по внешнему виду – нога напоминала гнилой баклажан. Я осторожно перенес на нее центр тяжести. Перед глазами все закружилось. Не понимая, что произошло, я вдруг почувствовал боль в руке и плече, голова оказалась под водой. Видимо, к левой ноге еще не вернулась чувствительность. Зазывала и женщина подняли меня.

– Я понесу вас на спине. Церемониться не время. Уж коль вылезли из унитаза, нельзя терять ни минуты.

Он прав. Если они узнают, что мне удалось освободиться, неизвестно, когда снова представится благоприятная возможность бежать. Чтобы зазывале было легче, я обнял его за шею, продолжая опираться на правую ногу. Он сказал нетвердым голосом:

– Сколько туда километров? Порядочно, наверное?

Донесся голос женщины:

– Фотоаппарат возьмем? Принести?

– Тот, который лежит снаружи, и еще алюминиевую коробку рядом с ним, она, правда, тяжелая… Еще бы юпкетчера.

Нераспроданные жучки так и остались в джипе, и их придется бросить. Но мне казалось, что они совсем не такие, как этот. Я мог верить только в того юпкетчера, которого видел собственными глазами.

– Меня беспокоит вот что… – Зазывала тяжело дышал. – Очень уж большой потоп вы устроили, не зальет ли он всю эту пещеру?

– Насколько мне известен здешний рельеф, вода поднимется сантиметров на тридцать, и все. Машинный трюм вообще не пострадает.

– А более низкие места?

– Кое-где образуются бассейны, заполненные водой до самого потолка.

– Представьте себе, что школьницы и вправду где-то спрятались и, спасаясь от воды, попадут в расставленные сети, это вполне возможно…

Мне не хотелось об этом думать. Такое действительно вполне возможно. Но стоит ли взваливать ответственность за это на меня? Из головы не выходили слова адъютанта, что юная девушка подобна влажной бумаге… Немыслимо, но в моем псевдоковчеге эти люди пробудут и год, и два, и три, и четыре, и десять, а может быть, и больше, в полной уверенности, что иного мира, кроме этого, уже не существует…

У шкафа женщина нагнала нас.

– Ну и тяжесть… Казалось бы, щелкай себе фотоаппаратом, и все, а тут еще носить надо – труд не из легких.

– Что верно, то верно. Блох учить для блошиного цирка – и то спину наломаешь. – Зазывала водил по брюкам ладонью, которой только что стирал пот с подбородка.

«Шкаф номер один». На табличке, прикрепленной к дверце, весьма правдоподобный список разных материалов и инструментов, которые мало кому могли понадобиться, никого не способны были заинтересовать и вместе с тем не вызывали подозрений: воспламеняющаяся жидкость, сменные резцы для токарного станка, прорезиненный рабочий фартук, инфракрасная сушилка, куски стекла для поделок, непромокаемая бумага в разных упаковках, шпаклевка, алюминиевые рейки, термостойкая краска. Любой, самый жадный вор не стал бы тратить усилий на то, чтобы ради всей этой ерунды сражаться с кодовым замком.

Вправо «один»… влево «один»… вправо «один»…

То, что фактически находилось в шкафу, в общем, совпадало с тем, что значилось на дверце. Правда, коробки и банки были заполнены лишь наполовину, а то и совсем пусты. Сделал я это для уменьшения общего веса, но постарался не злоупотреблять, чтобы не вызвать подозрения. В потолок шкафа вделаны пазы, и, освободив задвижку, полки можно выдвинуть до половины. Точно по размеру полок – дверь, открывающаяся наружу. Полки служат для маскировки.

Из открытой двери – то есть из-за задней стенки шкафа – дохнуло сыростью, что напомнило мне запахи рыбного рынка. Фонарик зазывалы осветил потайной ход шириной шестьдесят пять сантиметров и восемьдесят сантиметров высотой. Он завопил:

– Здорово одурачили!

– На это я и рассчитывал.

– Куда он ведет?

– К подземному этажу здания муниципалитета, – поспешно ответила женщина. Чувствовалось, что она взволнована, будто уже увидела свет в противоположном конце бесконечного туннеля.

– Здесь безопасно?

– Разумеется. Ядерная война – выдумка, к тому же я сделал так, чтобы устроенный мной взрыв никак не отозвался на туннеле. Пошли, не время мешкать: если они догадаются, все погибло.

– Что будут делать Комоя-сан со своими приятелями, когда узнают, что мы убежали? – Женщина втянула голову в плечи и захихикала.

– Ничего. Главное для них – отыскать школьниц. – Зазывала придирчиво ощупывал дверцы шкафа.

– Но ведь и я женщина.

– Никто не посмеет тронуть такого прославленного стрелка…

– Что это значит? Так ты бежишь с нами?

– Прямо не знаю, как и быть…

– Чего тут думать-то? Разве ты не сыт по горло этим старичьем?

– Так-то оно так… – Зазывала, закусив нижнюю губу, отошел от шкафа. Откуда-то, кажется из машинного трюма, доносились звуки, напоминавшие нестройные хлопки, – они то приближались, то удалялись, словно дождь стучал по навесу.

– Мир снаружи как был, так и остался. Ядерная война – вранье, и больше ничего. Зачем же сидеть здесь, зная, что это неправда?

– Но если убедить себя, что это правда, то так и станет на самом деле. Вы же сами говорили, что ядерная война все равно неизбежна. Говорили, что она начнется еще до своего начала… – Мы трое внимательно прислушались. Слов было не разобрать – то ли приказы продавца насекомых, то ли визгливый смех Сэнгоку. Зазывала продолжил: – Мне все равно. Я бы не