Собрание сочинений в 9 тт. Том 2 - Уильям Фолкнер

тратить, потому что алкоголь убил бы его, словно яд, друзей у него не было, женщин он не познал ни разу и понимал, что никогда не познает, — и произнес «Черт возьми», оглядывая камеру в тюрьме города, где был убит полицейский, его свободная рука (другая была примкнута наручниками к руке полицейского, который доставил его из Бирмингема) извлекла из кармана сигарету.

— Пусть вызовет своего адвоката, — сказали надзиратели, — и облегчит себе душу. Хотите позвонить?

— Нет, — сказал Лупоглазый, его холодные мягкие глаза быстро оглядели койку, маленькое окошко под потолком, решетчатую дверь, сквозь которую падал свет. С него сняли наручники; рука Лупоглазого, казалось, извлекла огонек прямо из воздуха. Он зажег сигарету и щелчком отшвырнул спичку к двери. — На что мне адвокат? Я ни разу не бывал в… Как называется эта дыра?

Ему сказали.

— Забыл, что ли?

— Теперь уже не забудет, — сказал другой.

— Разве что к утру вспомнит фамилию своего адвоката, — сказал первый.

Лупоглазого оставили курящим на койке. Он слышал, как лязгнула дверь. Время от времени до него доносились голоса из других камер, где-то пел негр. Лупоглазый лежал на койке, скрестив ноги в маленьких сверкающих черных штиблетах.

— Черт возьми, — произнес он.

Наутро судья спросил, нужен ли ему адвокат.

— Зачем? — ответил Лупоглазый. — Я еще вчера сказал, что не был здесь ни разу в жизни. Не так уж нравится мне ваш город, чтобы попусту тащить сюда человека. Судья посовещался с приставом и сказал:

— Советую вызвать своего адвоката.

— Ладно, — ответил Лупоглазый. Повернулся и обратился к сидящим в зале: — Нужна кому-нибудь работенка на один день?

Судья застучал по столу. Лупоглазый повернулся обратно, слегка пожал узкими плечами и потянулся к карману, где лежали сигареты. Судья назначил ему защитника, молодого человека, только что окончившего юридический колледж.

— И вносить залога я не стану, — сказал Лупоглазый. — Кончайте уж сразу.

— Я бы и не освободил вас под залог, — сказал судья.

— Да? — сказал Лупоглазый. — Ладно, Джек, — бросил он своему адвокату, — за дело. Мне надо ехать в Пенсаколу.

— Отведите арестованного в тюрьму, — распорядился судья.

Адвокат с важной, вдохновенной миной на отталкивающем лице трещал без умолку, а Лупоглазый, лежа на койке и сдвинув на глаза шляпу, курил, неподвижный, как греющаяся змея, если не считать размеренных движений руки с сигаретой. Наконец он перебил адвоката:

— Знаешь, что? Я не судья. Говори все это ему.

— Но я должен…

— Не бойся. Говори это им. Я ничего не знаю. Я здесь даже не бывал. Погуляй, остынь.

Процесс длился один день. Полицейский, телефонистка, продавец сигар давали показания, адвокат опровергал их, вымученно сочетая грубую горячность с полнейшей некомпетентностью, а Лупоглазый сидел развалясь и поглядывал в окно поверх голов-присяжных. Время от времени он зевал; его рука потянулась было к карману, где лежали сигареты, потом остановилась и замерла на черной ткани костюма, похожая восковой безжизненностью, формой и размером на руку куклы.

Присяжные совещались восемь минут. Застыв и глядя на Лупоглазого, они заявили, что он виновен. Лупоглазый, не шевельнувшись, не изменив позы, глядел на них несколько секунд в тупом молчании.

— Ну, черт возьми, — произнес он.

Судья резко застучал молоточком; полицейский тронул Лупоглазого за руку.

— Я подам апелляцию, — лепетал адвокат, семеня рядом с ним. — Я буду бороться во всех инстанциях…

— Будешь, не бойся, — сказал Лупоглазый, укладываясь на койку и зажигая сигарету. — Но только не здесь. Пошел отсюда. Иди прими таблетку.

Окружной прокурор уже готовился к апелляции, строил планы.

— Удивительное спокойствие, — сказал он. — Обвиняемый воспринял приговор… Видели, как? Будто слушал песенку и ленился взять в толк, нравится она ему или нет, а судья называл день, когда его вздернут. Должно быть, мемфисский адвокат уже вертится у дверей Верховного суда и только ждет телеграммы. Я их знаю. Эти убийцы делают из суда посмешище, и даже если мы добиваемся обвинительного приговора, все понимают, что он не останется в силе.

Лупоглазый позвал надзирателя и дал стодолларовую купюру. Поручил купить бритвенный прибор и сигарет.

— Сдачу оставь у себя, прокурим все деньги — скажешь.

— Вам, похоже, недолго осталось курить со мной, — сказал надзиратель. Теперь у вас будет хороший адвокат.

— Не забудь марку лосьона, — сказал Лупоглазый. — «Эд Пино».

Он произнес «Пай-нод».

Лето стояло хмурое, прохладное. Даже днем в камере было темно, и в коридоре постоянно горел электрический свет, он падал в решетчатую дверь широкой тусклой полосой, достигая изножья койки. Надзиратель принес Лупоглазому стул. Лупоглазый использовал его вместо стола; там лежали долларовые часики, пачка сигарет и треснутая суповая миска с окурками, сам он валялся на койке, курил, разглядывая свои ноги, и так шел день за днем. Блеск его штиблет потускнел, одежда измялась, потому что он лежал не раздеваясь, так как в камере было прохладно.

Однажды надзиратель сказал:

— Тут кое-кто говорит, что это убийство подстроил шерифов помощник. Люди знают за ним несколько подлых дел.

Лупоглазый курил, сдвинув на лицо шляпу. Надзиратель сказал:

— Вашу телеграмму могли не отправить. Хотите, я пошлю другую?

Стоя у двери, он видел ступни Лупоглазого, тонкие, черные ноги, переходящие в хрупкий корпус распростертого тела, шляпу, сдвинутую на повернутое в сторону лицо, сигарету в маленькой руке. Ноги находились в тени от тела надзирателя, заслоняющего решетку. Помедлив, надзиратель тихо ушел.

Когда оставалось шесть дней, он вызвался принести журналы, колоду карт.

— Зачем? — сказал Лупоглазый. Впервые за все это время он приподнял голову и взглянул на надзирателя, глаза на его спокойном, мертвенно-бледном лице были круглыми, мягкими, как липкие наконечники на детских стрелах. Потом лег снова. С тех пор надзиратель каждое утро просовывал в дверь свернутую трубкой газету. Они падали на пол и валялись там, медленно раскручиваясь от собственной тяжести.

Когда оставалось три дня, приехал мемфисский адвокат. Он без приглашения сразу же устремился к камере. Надзиратель все утро слышал его голос, просящий, сердящийся, убеждающий; к полудню адвокат охрип и говорил почти шепотом:

— Хотите, чтобы вас повесили? Да? Совершаете самоубийство? Так устали загребать деньгу, что… Вы, самый ловкий…

— Я уже сказал. Хватит.

— И вы допустили, чтобы это вам пришил какой-то мировой судьишка? Рассказать в Мемфисе — никто не поверит.

— Ну так не рассказывай.

Он лежал, адвокат глядел на него с яростным изумлением.

— Вот же бестолочь, — сказал Лупоглазый. — Черт возьми… Пошел отсюда. Ты мне не нужен. У меня все в порядке.

Накануне вечером пришел священник.

— Можно я помолюсь с вами? — спросил он.

— Не бойся, — ответил Лупоглазый. — Валяй. Не стесняйся.

Священник опустился на колени возле койки, где Лупоглазый лежал и курил. Немного погодя услышал, как он встал,