Великий Тёс - Олег Слободчиков

Сам Бекетов только посмеивался над женой и ее воплями. Он перевел взгляд на монаха, скинул соболью шапку, почтительно поклонился:

— Отслужишь ли молебен, батюшка? Наши скитники нос не кажут с того берега, все инородцев опекают, а свои им хуже чужаков. Не по-христиански это, да не в моей они власти, — пожаловался со скрытой угрозой в голосе.

— Отслужу! — покладисто согласился Герасим, вскинув на приказчика лучистые глаза. — А после ты меня на другой берег перевезешь. К братии!

— Ишь чего удумал, батюшка! — накинулась на монаха Бекетиха, вытирая слезы. — Пока не накормлю, не напою — никуда не пущу. Нехристи, или что ли?

— Так лед вот-вот пойдет! — смущенно замялся Герасим.

— И пусть идет! Встанет, за руку переведем! — трубно прокричала острожная ириказчиха.

Бекетов ввел прибывших в приказную избу. Стол был накрыт.

— Перво-наперво по чарке с дороги, во славу Божью! — обернулся к монаху, крестившемуся на образа. — Батюшке ягодного винца и осетринки.

— Мне бы сперва своих людей устроить! — опасливо покосился на чарку Иван Похабов. — Пожитки из струга перетаскать.

— Подначальных людей у тебя нет, что ли? — насмешливо взглянул на него Бекетов круглыми глазами. — Гришка! — крикнул, обернувшись к печи.

Из-за нее выбрался мужик непонятной породы, но в русской рубахе. С горючей тоской взглянул на кувшин с вином.

— Сходи на берег! — приказал Бекетов. — Прикажи людям сына боярского таскать животы в мои сени. Там же им постели и накорми.

— У нас без них тесно! — проворчал ясырь на сносном русском языке и снова бросил тоскливый взгляд на кувшин.

— Поместитесь! — оборвал его Бекетов и кивнул на дверь: — Иди!

— Пошевеливайся, лодырь! — прикрикнула вслед Бекетиха.

Ясырь толкнул было дверь и отпрянул. Вошел старый стрелец Василий Черемнинов. Ему приходилось служить в здешних местах приказчиком. При Бекетове он был в прежнем окладе пятидесятника. Бекетиха молча налила еще одну чарку.

— Посмотри, чтобы рожь сложили в амбар, соль в ларь, порох в погреб, — приказал ему Бекетов. — А после ко мне за стол.

Дел Петр Иванович не забывал. В избу то и дело заходили с докладами его люди. Пару раз он сам хватался за шапку проверить и указать. Прибывших разместили, накормили. Черный поп Герасим отслужил благодарственный молебен и снова напомнил, чтобы его перевезли в скит.

— К ночи-то? — удивился Бекетов. Но окликнул самого грешного и удалого из своих острожных казаков. — Сговаривайтесь! — свел его с монахом. — Если поплывете, то на ветке: быстрей и льдами не затрет.

Первым пошел в баню Похабов со старыми казаками. Вернулся он с красным, распаренным лицом, сел за стол.

— Вот теперь и поговорить можно! — опять налил вина Бекетов. — Однако мало ты людей привел! — вздохнул с укором. — Я просил две сотни, надеялся на половину. А тут… — безнадежно шевельнул густыми усами, вскинув глаза на товарища. — Но кое-какие мыслишки здесь есть! — постучал себя казанками по лбу и пояснил: — Как пополнить свой отряд.

Старые товарищи долго говорили о поездке в Москву и о походах за Байкал. Женщины давно улеглись, а они все сидели за столом.

— Летось от Ивашки Галкина проплывал вестовой! — рассказывал Петр Иванович. — Говорил, атаман в колесниковский острог не пошел: свой поставил на Баргузине, а твоего Якуньку как бывальца отправил на Витим-реку. И нашел он там с казаками промышленный острожек. Людишки в нем не только промышляли, но и государевым именем брали на себя ясак с братов и с тунгусов. — Бекетов жестко усмехнулся в седые усы. — Жили там припеваючи, вдруг заявился твой Якунька со служилыми. Они стали их прогонять. Якунька осерчал и взял острожек на саблю. Передовщиков в цепи заковал, ясак отобрал. И не только ясак. Узнаю Похабу! — покачал головой не то в похвалу, не то в осуждение, поднял на Ивана пристальный, насмешливый взгляд: — Как думаешь, правильно сделал?

— А как еще, если по-хорошему не понимают? — пожал плечами Похабов.

Бекетов вздохнул, посуровев лицом, опустил глаза.

— Неправильно! — сказал тихо, поучая. — Если ясачные видели, что русичи меж собой воюют, быть войне. А скрыть от них разоренный острог — дело трудное. — Он снова вздохнул и громче заговорил о деле: — Краснояры — зловредные людишки, но свои. Не войди во искушение, если браты будут тебя на них травить и обещать воинскую помощь. И себя, и их погубишь!

Закончив разговоры о делах, Иван спросил о племянниках. Думы о них больше всего томили его в пути. Бекетов, равнодушно позевывая, хмыкнул в усы:

— Из тех, кого привез с собой и посадил на пашню, крепко встал на ноги только один: Распута Потапов. Он всех других пашенных под себя подмял. Твои пока на льготе, но под его присмотром. Подомнет их Распутка.

На другой день Бекетов стал готовить острог к сдаче, а свой отряд к выходу за Байкал. Как ни делили старые товарищи присланных людей, а дать ему больше тридцати человек Похабов не мог.

Покончив с острожными и приказными делами, он поднял заспавшихся Сувора с Горбуном, велел им оседлать три лошади. Первым делом хотел навестить племянников.

Горбун недовольно засопел обострившимся носом, заводил по сторонам злыми глазами. Сувор ругнулся, задергал рубцеватой щекой с въевшимся в кожу порохом. Савина накормила их, собрала в дорогу снедь и гостинцы.

При поднявшемся солнце трое поехали верхами по берегу Оки. Первым от острога был двор Распутай Потапова. Высокая изба с подклетом и еще одна, срубленная прошлым летом, были связаны между собой сенями. Над двором навешан кров из бересты. Высокий, тощий, сутуловатый, с умными плутоватыми глазами, Распута издали увидел всадников и выскочил на проезжую дорогу. Он уже знал, кто пришел на смену Бекетову, поэтому кланялся Похабову почтительно, величал его по батюшке, не лебезя, разумно говорил о пашенных делах.

О присланных Огрызковых сыновьях отвечал, что землю они получили в хорошем месте, правда, далеко от острога. Строят избу. Этот год под озимь не пахали, только расчистили государеву десятину.

По тону пашенного Иван понимал, что тот не слишком жалует молодых болдырей. Много выспрашивать о них он не стал. А Распута разумно перестал говорить то, чем сын боярский не интересовался. К печали кабальных, Похабов отказался от угощения в его доме, сказав:

— Будешь при мне старостой у пашенных!

— Я и без указа за старосту! — кивнул вслед Распута.

По его рассказам всадники отыскали избу без крыльца и сеней, баню у ручья. Жилье было пустым. Возле очага ни котла, ни кувшина, но зола была теплой, следы вокруг избенки — свежими.

Иван велел своим дворовым развести огонь, расседлать и спутать лошадей. Легкий морозец, неглубокий снег — все располагало к тому, чтобы уйти на мясной промысел.

В сумерках послышались шаги. Ответно заржали спутанные кони. К избе крадучись подошли двое, настороженно вперились взглядами в Сувора с Горбуном. Разглядев Похабова, племянники повеселели. Ни слова не говоря, Вторка развернулся и зашагал к лесу. Первуха вошел в избу, поставил в угол два больших тунгусских лука, сбросил с плеча колчан со стрелами, присел у очага на корточки, улыбчиво взглянул на Ивана.