Дендрофобия - Наталья Горская

Тут и не знаешь, чем прельстить. Любая женщина любит комплименты, подарки, бусики-колечки, серьги-браслетики, цветы, просто внимание – некоторые до безумия на этом зациклены. А этой не надо ничего! Тоже мне… Все шалавы обожают, когда им вслед мужики шеи сворачивают, так что даже в канализационные люки падают или машины разбивают, а эта поздоровается и… покраснеет. Бабе сорок лет, а она краснеет, как школьница! Такого экземпляра точно не было в его богатой коллекции. Своевременный вывоз мусора ей нужен, а с самим мэром проехаться по главной улице, чтоб все увидели и умерли от зависти – нет! На велосипеде ездит. Велосипед-то уж весь ремонтированный: переднее колесо давно пора менять, как и заднее. Может, новый ей подарить? Не возьмёт. В гости позвать? Не пойдёт. Настоящая дикарка, и имя соответствующее: Варварка! Барбара, Барби…

Так раздумывал мэр, и сам себе удивлялся, что который уж день думает о «какой-то старой деве», и ничего с собой поделать не может. Да и не хочет. Такая глупая влюблённость не посещала его уже давно, и он радовался ей. Как школьник! То злился на неё, то оправдывал. То ликовал от счастья, что ещё способен влюбиться, как молодой дурак, то ругал себя за это. Снова выискивал изъяны в этом «глупом чувстве», пока не вылезал его внутренний критик и ставил на место: никакая она тебе не Барби. Она – Варя, Варенька, Варечка, Варюша… И имя такое тёплое и уютное, как маленькая рукавичка! Серенаду ей, что ли, спеть под окнами? Нет, не по статусу мэру так себя вести.

И чего вдруг так потянуло к ней? Ведь самая вредная категория женщин! Да и о чём говорить с ней, если она всю жизнь прожила в захолустном городишке, разве только в институт ездила учиться в большой город, тогда ещё Ленинград? Она же совершенно не знает жизни, и выше всего ценит семью и домашнее хозяйство… Ага, а ты, стало быть, жизнь знаешь? А то! Ещё как знаешь! Видишь её воочию каждый день, а не с экрана телевизора или с газетных страниц, откуда её жадно глотают недостойные. Но так вдруг надоела эта самая жизнь, под которой мэр понимал бесконечные пьянки под видом банкетов, презентации с кучей чёрствых чиновников и ждущих благодарности спонсоров, всякие заседания и совещания, бессонницу, страх, связь с криминалом… И жгучий тайный стыд за эту связь. Иномарки, дачи, бары и ночные клубы, набитые безотказными прожжёнными бабами, опять совещания и заседания, выслушивание бесчисленных жалоб и выговоров, когда голова раскалывается с похмелья. У каждого свои представления, что такое настоящая жизнь. И какое бы разнообразие не входило в эти представления, человек иногда устаёт от неё. И это разнообразие вдруг представляется потоком неотличимых друг от друга однообразных дней. Хочется чего-то совсем другого, тихого и упорядоченного. А потом и это проходит, так что совершенно перестаёшь понимать, что же такое жизнь.

Что есть жизнь – никто не знает. Кому-то пределом мечтаний видится статус усталого взяточника средней руки в какой-нибудь администрации непонятно чего, где место под солнцем зависит от размера взятки. Где состоятельность жизни определяется тем, на что эта взятка потом была потрачена и насколько интенсивно пропита. А по сути – болото болотом. Скукотища! Иные дураки сюда хотят нырнуть, думают: вот она, настоящая жизнь! А жизнь опять ускользнула куда-то, опять она где-то не здесь. Потому что слишком часто мы живем ненастоящей жизнью. Её определяют другие люди, под которых мы подстраиваемся и от которых ждем признания. И не принимаем себя, если эти «временно значимые» для нас люди не принимают и не замечают нас.

Арнольд Тимофеевич был из тех людей, которые тайно воюют то со сердцем, то с разумом. Такой человек всё время о чём-то сожалеет, маскируя это шумной самоуверенностью и излишним самодовольством. Откажется ради доводов рассудка от каких-то безумных приключений, от желанных встреч и влечений, а вскоре уже корит себя за обретённый покой – зачем он тебе? Неужели в глубине души ты этого и хотел? Стоило ли ради этого принимать трудные решения, ломать и подавлять себя? Не лучше ли было окунуться с головой в самый омут человеческих страстей и фантазий? Окунувшись же, начинает ругать себя за утрату комфорта и уюта в душе. На какую дорогу ни поверни, а всё одно потом будешь жалеть о выборе, будешь оглядываться на пропущенный поворот.

Ещё недавно он жалел, что когда-то ради определённой выгоды впутался в отношения с самим Авторитетом. А теперь думал, не посвятить ли себя скромной и честной жизни с такой же скромной и честной Варей. Ещё в Англии поймал себя на мысли, что скучает без неё. Даже страшный сон увидел, будто она замуж вышла в его отсутствие. Вот бред! Даже в молодости так не переживал: баба с возу, так и кобыле легче, а тут… Конечно, она – провинциальная женщина, и в её жизни не случалось ничего такого захватывающего. А зачем ей это захватывающее? Только для того, чтобы было кому-то рассказать? Разве мы только для того и живём, чтобы потом кому-то рассказывать о своих безумствах? Выдумывай, да рассказывай – большинство так и делает. Всё дело в том, чтобы было что рассказать детям и внукам. Им ведь не станешь трепаться про свои пошлые похождения. Кому они нужны, кого нынче ими можно удивить? Человек наделён воображением, и ему необязательно что-то испытать на своей шкуре, чтобы потом поделиться впечатлениями, а совершенно лишённые воображения люди верят в такие сказки. Сколько раз сам Арнольд Тимофеевич расписывал про себя чего-нибудь этакое, чего и не было никогда, а все слушали, разинув рты. Даже Варя.

Ах, Варя-Варя… Конечно, ей не хватает столичного шарма и европейской элегантности, да и зачем они ей здесь? Зато в ней есть что-то живое и сердечное… Откуда такие сантименты? Старость, что ли, начинается?.. Оссподя, а что в тебе-то самом такого элегантного есть? Обычный мужик из обычной деревни. Одел дорогой костюм, нахлобучил поверх него иномарку и вообразил уже о себе, бог знает, что! Это тебя бывшая жена заразила таким дешёвым подростковым стёбом…

Нет, надо им ещё палас выхлопотать в младшую группу, а то дети зимой по полу ползают, простужаются. Ага, сделаешь им палас, скажут: доставай пылесос! Этим бабам всё время чего-то надо! До чего ужасна эта женская черта всё постоянно обустраивать, создавать какой-то уют, который на самом деле никому не нужен. И почему бабы так отличаются от мужиков? Тем вот ничего не надо… Хотя, зачем бабе быть похожей на мужика?.. Вот влип… Да куда ты влип-то? Кому ты нужен, старый хрыч? Варвара тебя и просить теперь не станет ни о чём. А ведь ходила, говорила то про забор, то о площадке, и сразу настроение улучшалось от встречи с ней, а теперь вот и нос не кажет. А носик у неё такой хорошенький, аккуратненький! И ямочки на щеках, особенно, когда улыбается или смеётся. Он-то считал, что она – слабая и нерешительная, а она добилась-таки, чтобы появилась хорошая детская площадка! Наверняка, ходила к жене этого… зверюги. Додумалась, к кому обратиться. До отчаяния девку довёл, раз она на такое решилась! Хозяйственная, домовитая, беспокоится за детский сад как за собственный дом. Это другим ничего не надо, хоть последнее с них сдирай.

Может, фейерверк в её честь устроить? Нет. Она ещё больше станет тебя сторониться. Знаешь её столько лет, а вдруг выяснилось, что ни черта ты про неё не знаешь. Видел её каждый день, когда она ещё в школу ходила. Арнольд Тимофеевич тогда с первой женой жил, с Викторией Васильевной. Ездил каждый день в Горком, и Варя ему каждый день встречалась, когда в школу шла. Идёт такая маленькая, с бантиками в косичках, с ранцем и мешком на верёвочке для сменной обуви. Всегда кивнёт: здравствуйте, мол. Родителей её знал.