Принцип оборотня (сборник) - Клиффорд Саймак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охотник напряг тело и приподнялся, готовый броситься прочь из пещеры. Есть только один способ спастись от этих людей, подумал он, – бежать, бежать, бежать.
– Подожди, – сказал Мыслитель.
– Сейчас они будут здесь.
– Не спеши. Они идут медленно. Возможно, есть лучшее решение. Нельзя убегать вечно. Одну ошибку мы уже сделали. Другой быть не должно.
– О какой ошибке ты говоришь?
– Нам не следовало превращаться в тебя. Надо было остаться Оборотнем. Мы превратились, поддавшись слепому страху.
– Но тогда мы не знали. Увидели опасность и среагировали. Нам угрожали…
– Я мог что-нибудь придумать, – сказал Оборотень. – Но, может быть, так лучше. Меня уже подозревали. Наверняка установили бы за мной наблюдение. Или заперли бы. А так мы, по крайней мере, на свободе.
– Если будем и дальше убегать, – возразил Мыслитель, – нас хватит ненадолго. Их слишком много – слишком много на этой планете. От всех не спрятаться. Невозможно уклониться от всех и каждого. Математически шансы так малы, что на них не стоит рассчитывать.
– У тебя есть какая-то идея? – спросил Охотник.
– Предлагаю превратиться в меня. Я могу стать бугром или чем-то незаметным, например камнем в этой пещере. Заглянув сюда, они не увидят ничего необычного.
– Погоди-ка, – сказал Оборотень, – идея неплохая, но могут возникнуть осложнения.
– Проблемы?
– Ты должен был бы уже разобраться. Не проблемы, а проблема. Климат планеты. Для Охотника здесь слишком жарко. Для тебя будет слишком холодно.
– Холод – это недостаток тепла?
– Да.
– Недостаток энергии?
– Правильно.
– Трудно сразу запомнить все термины, – сказал Мыслитель. – Все надо разложить по мысленным полочкам, усвоить разумом. Однако я могу выдержать немного холода. А ради общего дела постараюсь выдержать много холода.
– Дело не в том, выдержишь ты или нет. Конечно, ты можешь выдержать. Но для этого тебе потребуется огромное количество энергии.
– Когда в тот раз я возник в доме…
– Ты мог воспользоваться энергоснабжением дома. Здесь же энергию брать неоткуда, разве что из атмосферного тепла. Но и его становится все меньше и меньше, так как солнце давно село. Тебе придется рассчитывать на энергию тела. Внешних источников нет.
– Теперь понятно, – сказал Мыслитель. – Но ведь я могу принять такую форму, которая позволит сэкономить энергию тела. Я могу удержать ее. При превращении вся энергия, которая сейчас остается в теле, перейдет ко мне?
– Думаю, что да. Какая-то часть энергии уходит на само перевоплощение, но, мне кажется, небольшая.
– Как ты себя чувствуешь, Охотник?
– Мне жарко.
– Я не о том. Ты не устал? Не испытываешь нехватку энергии?
– Нет.
– Будем ждать, – объявил Мыслитель, – пока они не подойдут почти вплотную. Затем превращаемся в меня, а я становлюсь ничем или почти ничем. Бесформенным комом. Лучше всего было бы растечься по стенам пещеры тонкой оболочкой. Но при такой форме я потрачу слишком много энергии.
– Они могут не заметить пещеры, – возразил Оборотень. – Могут пройти мимо.
– Нельзя рисковать, – сказал Мыслитель. – Я буду собой не дольше, чем это нам необходимо. Как только они пройдут, мы совершим обратное превращение. Если ты не ошибся в своих оценках.
– Попробуй просчитай сам, – предложил Оборотень. – Все данные я тебе передал. А физику и химию ты знаешь не хуже меня.
– Данными я владею, Оборотень. Но не навыком использовать их. Равно как не владею твоим образом мышления, твоей способностью к математике, твоим умением быстро схватывать универсальные принципы.
– Прекращайте болтовню, – нетерпеливо оборвал их Охотник. – Давайте решать, что нам делать. Они идут, и мы превратимся в меня.
– Нет, – возразил Оборотень, – в меня.
– Но у тебя нет одежды.
– Не важно.
– А ноги? Тебе нужна обувь. Кругом острые камни и палки. И потом, твои глаза не приспособлены к темноте.
– Они совсем близко, – предупредил Мыслитель.
– Ты прав, – сказал Охотник. – Они спускаются сюда.
Глава 16
До начала ее любимой трехмерной программы оставалось пятнадцать минут. Элин дожидалась ее целый день, потому что Вашингтон наскучил ей. Элин уже не терпелось вернуться в старый каменный дом среди холмов Вирджинии.
Она взяла журнал и принялась бесцельно листать его, когда вошел сенатор.
– Чем сегодня занималась? – спросил он.
– Какое-то время следила за ходом слушаний.
– Неплохой спектакль?
– Очень интересно. Не пойму только, зачем ты извлек на свет это дело двухсотлетней давности.
Он усмехнулся:
– Ну, наверное, отчасти для того, чтобы встряхнуть Стоуна. Я не могу смотреть на его физиономию. Думал, у него глаза лопнут.
– Он только и делал, что сидел и сверкал ими, – сказала Элин. – Ты, я полагаю, доказывал, что биоинженерия – вовсе не такая новая штука, как считает большинство людей.
Он сел в кресло, взял газету и взглянул на яркие заголовки.
– Да, – ответил он. – И еще я доказывал, что биоинженерия возможна, что она уже применялась, и довольно искусно, два столетия назад. И что, однажды с испугу забросив ее, мы не должны трусить опять. Подумать только, сколько времени мы потеряли – двести лет! У меня есть и другие свидетели, которые достаточно убедительно обрисуют это обстоятельство.
Он встряхнул газету, расправляя ее, и принялся за чтение.
– Мать улетела благополучно? – спросил он.
– Да, самолет поднялся незадолго до полудня.
– На сей раз Рим, не так ли? Что там, кино, поэзия?
– Кинофестиваль. Кто-то отыскал старые фильмы, кажется, конца двадцатого века.
Сенатор вздохнул.
– Твоя мать – умная женщина, – сказал он. – И способна оценить такие вещи, а я, боюсь, нет. Она говорила, что возьмет меня с собой. Возможно, тебе было бы интересно посмотреть Рим.
– Ты же знаешь, что мне это неинтересно, – ответила она. – Ты просто старый жулик: притворяешься, будто тебе нравится то, что любит мама, хотя тебе нет до этого никакого дела.
– Наверное, ты права, – согласился сенатор. – Что там по трехмернику? Может, я втиснусь в будку вместе с тобой?
– Тебе отлично известно, что места там вдоволь. Милости прошу. Я жду Горацио Элджера. Минут через десять начнется.
– Горацио Элджер? Это что такое?
– Ты бы, наверное, назвал это сериалом. Он никогда не кончается. Горацио Элджер – тот, кто его сочинил. Он написал много книг, давно, в первой половине двадцатого века, а может, еще раньше. Тогдашние критики считали, что это дрянные книжки, и, наверное, так оно и было. Но их читало множество людей, и, по-видимому, книги вызывали в них какой-то отклик. В книгах говорилось, как бедный парень разбогател, хотя все было против него.