Вампиры: Опасные связи - Танит Ли

Диклэн обернулся и увидел пустое место (какая-то взрослая женщина, чья-то мать, безликий проводник). С неизменившимся лицом мальчик повернулся обратно к экрану и продолжил игру.

Камилла отступила, ее трясло от ужаса: это все диета Норин. Все, что питает ее бедную изголодавшуюся душу.

Она спустилась в гостиную, чувствуя себя морально оправданной. Я не плохая. Не беспредельно прожорлива. Прошло четверть часа, и появилась замотанная в кошмарный халат Норин — лицо, раскрасневшееся после сна, короткие волосы взлохмачены.

— Мне показалось, послышалось… О Камилла, что случилось?

Камилла рыдала, стараясь заглушить всхлипы, вцепившись зубами в кулаки. Она была вне себя. Прошло какое-то время, прежде чем от нее удалось хоть чего-то добиться. Захлебываясь, спрятав лицо в ладонях, обрывками предложений она поведала свою историю.

Поделилась своими подозрениями. Своей убежденностью. Своей тяжкой ношей.

— Я не могу ничего доказать, — объясняла она. — Но я знаю наверняка, знаю об этом каждый раз, когда это случается. Он крадет у них что-то… Как бы это сказать? Они сдаются ему.

— Господи Иисусе. Ты хочешь сказать — он нападает на них?

— Нет! — застонала Камилла. — Ничего подобного. Я пытаюсь сказать — он отбирает их жизнь.

— Но, Камилла, никто ведь не умер!

— Нет! Он их не убивает, он слишком умен для этого. Они умирают позже, от чего-нибудь другого. Несчастный случай или простуда. Я проследила. Я знаю, так происходит. Но он никогда ни в чем не виноват. Они остаются живы, но лучше бы они умирали, потому что они становятся такими, как он. Об этом я тоже знаю.

Бедно обставленная комната в шоке внимала Камилле. Большой экран телевизора мрачно пялился на женщин.

Камилла показала Норин фотографии. Молодая хозяйка задрожала. Она пролепетала: «Полиция». Камилла сказала: «Тогда бы он меня убил. О боже, я не хочу умирать!»

— Я должна была тебе рассказать, — рыдает она. — Я просто должна была это сделать. О Норин, я такое знаю…

А потом — торопливый шепот и прерывистое дыхание. Последние уверения, возражения, капитуляция. Норин униженно соглашается не поднимать тревогу. Трясущаяся, ослабшая, она лишена невинности, она пала, стала соучастницей чего-то чудовищного… и ей это нравится.

Камилле пережитой опыт тоже приносит глубокое удовлетворение.

Она покидает комнату и на цыпочках прокрадывается в номер «4».

Вспышка ослепляет ее, когда она открывает дверь. Губы ее еще влажные, черты лица смягчились, глаза замутнены от испытанного наслаждения.

— Поймал! — кричит Шеридан, размахивая фотоаппаратом, и улыбается во весь рот.

И она смеется.

Это почти как если бы он ее поцеловал. Шеридан отворачивается и проверяет снимок на экране предварительного просмотра.

— Хм.

Похоже, что он разочарован или, возможно, озадачен.

— В чем дело?

— О, ничего, все хорошо.

Они покидают большой окоченевший желтый дом ранним утром. Камилла находит момент отъезда странным образом печальным, разочаровывающим. Она хотела бы встретить немного понимания, увидеть пристыженное беспокойство в глазах молодой хозяйки, заметить, как побледнели розовые щеки. Норин проснется и совсем не будет уверена в том, что что-то действительно произошло с ней в эту ночь. (Возможно, она никогда не хватится того, что у нее отняла Камилла.) Так все и должно быть. Внутрь и обратно, не оставляя следа, любить их и покидать их.

Она на секунду зашла в кухню и огляделась. Запахи копченой селедки, кровяной колбасы и сохнущего в помещении белья смешивались, вызывая тошноту. Камилла вдруг почувствовала, что теряет ориентацию в пространстве. Вкус жизни Норин застрял у нее в горле; перед глазами на секунду возникла пугающая картинка ее существования в этом доме. Муж-чурбан и безразличные отпрыски, шумные американцы, жующие пережаренный бекон в этой убогой, мрачной столовой. Камилле нечем дышать, ей кажется — она становится прозрачной.

Шеридан сигналит в «бентли».

— Тсс! — шипит Камилла и убегает из кухни.

Большая машина отъезжает от дома.

Норин проснулась, как раз чтобы услышать звук отъезжающей машины. Ночью ей не спалось, но для нее не существует поблажек. Никто не принесет ей кофе в постель. Надо приготовить завтрак для постояльцев; Джонасон не в духе; дети будут выводить ее из себя своим ором, а малышка ревом. Но она улыбалась. Она стояла на крыльце и слушала приглушенное урчание двигателя большой машины. Это едут они, прекрасные люди. Норин повертела в руке простой кремовый прямоугольник визитки с единственной надписью: «Камилла Сиибу». И больше ничего. Ни адреса, ни телефона. Высокомерно, не так ли? Но это не важно. Ты никогда больше их не увидишь. Мимолетное знакомство. Она сунула визитку в ящик комода, туда, где хранила свою коллекцию любимых трофеев.

— Иногда у меня бывают такие милые постояльцы, — мурлычет Норин. — Так славно принимать их у себя.

И она возвращается в рабство, к своим домашним обязанностям, в ее широкой, хищной улыбке таится триумф; взгляд наивных светло-карих глаз больше не голодный, он пресыщенный.

Они заранее позвонили и забронировали номер в месте настолько удаленном от примитивного В&В, насколько это позволяли деньги. Камилла автоматически одарила паренька, который подхватил их сумки, ослепительной улыбкой и была несколько удивлена, когда не получила в ответ восхищенный, признательный взгляд.

Они вошли в отель. Каким же просторным казался им холл. Там толпилось множество людей, но не было тесно. Никто не смотрел в сторону Камиллы. Или, если кто-то случайно и бросал взгляд в ее сторону, казалось, этот кто-то ничего не видел. К тому моменту, когда они дошли до регистрационной стойки, она чувствовала тревогу и странную слабость, словно этот короткий переход был долгой дорогой через безлюдную тундру. Странствие Камиллы по миру людей до сих пор было поглощением, глоток за глотком, их внимания. Цветок обольщения распускался целиком лишь время от времени (она не наркоман, как Шеридан!). Ее неизменная красота, ее неувядающая молодость поддерживались более изощренными способами. Она так привыкла получать ответную реакцию, что даже не задумывалась об этом. Восхищение, вызываемое ею практически у каждого человека (будь то мужчина или женщина), у молодого или у старого, было ее повседневной пищей, воздухом, которым она дышала. Люди так и питаются. Таков закон природы.

Весь подъем до номера спокойный и невозмутимый Шеридан хранил молчание, а она не могла удержаться и рассматривала себя в зеркальных стенах лифта, заглядывала в глаза проходившей мимо горничной, в глаза коридорного, ожидавшего чаевые. Ничего. С таким же успехом она могла быть невидимкой. «Что со мной произошло?»

— Что с тобой, Кэм?

— Ничего, — отвечает она, сидя на кровати королевских размеров в центре огромного номера. По кровати разбросаны роскошные подушки; свежие, белоснежные простыни благоухают. Но где же Норин с ее покорными, голодными глазами? — Я, пожалуй, приму душ.