Наследник из Калькутты - Роберт Штильмарк

Капитан, отстоявший почти бессменно три вахты подряд, оглядел горизонт, где уже не виднелось ни островка, ни паруса, и передал управление кораблем одному из своих трех молодцеватых помощников. Это был смуглый, стройный, молодой человек. Ветер выхватил из-под берета непокорную прядь его волос, и она, будто черная ленточка, билась и трепетала у виска. Лицом и фигурой молодой человек очень походил на самого капитана. Старик сказал ему несколько слов по-испански и сошел с мостика.

Когда капитан, сгибаясь под дверной притолокой, вошел в тесную кают-компанию, до отказа набитую людьми, его встретил неистовый гром приветствий, оглушительное «ура» и восторженный свист.

— Довольно, довольно, товарищи! — просил капитан, но тишина водворилась далеко не сразу. — Джентльменов из «лондонской комиссии» и узников бультонской тюрьмы прошу ко мне в каюту. Остальным, кто свободен от вахты, отдыхать!

В капитанской каюте набралось столько гостей, что размещаться им пришлось не только на письменном столе, но даже под ним. Там расположился веснушчатый «синьор Маттео Вельмонтес» — Томас Бингль. Капитан одной рукой обнял за плечи счастливого Чарльза — «дона Алонзо» — и другой притянул к себе Антони Ченни, только что смененного Диком Милльсом у штурвала «Толосы». Только Диего Луиса не было в каюте — капитанский мостик яхты был сейчас доверен ему. В продолжение последних тревожных недель Диего и Антони провели не одну бессонную ночь на этом мостике!

— Капитан Брентлей, — обратился старый моряк к своему потрясенному коллеге и ровеснику, — узнаете ли вы меня, синьор? Или вы еще не успели догадаться, кто сыграл эту небольшую комедию с вашим бывшим патроном Джакомо Грелли?

— Сударь, — отвечал Гай-Брентлей, — я еще не в силах опомниться. Это слишком похоже на сон. И строить догадки о том, кто вы такой, я не берусь. Согласитесь, синьор, что не часто случается говорить с человеком, чью могилу вы сами забрасывали землей. А кроме того, отличительной чертой знаменитого корсара Бернардито Луиса было отсутствие одного глаза.

— Прошу простить мне, синьор Брентлей, не совсем деликатный способ, избранный нами для вашего спасения. Что касается второго глаза, то это произведение негритянского искусства служит мне уже тринадцать лет... Итак, вы действительно видите перед собою Бернардито Луиса, который, с вашего позволения, не только не думал ложиться в землю пятнадцать лет назад, но весьма желал бы избежать этой постели еще и на будущие пятнадцать лет.

Старый капитан обратился к другому спасенному:

— А вы, мистер Джордж Бингль, не в обиде ли за ночлег в карцере и путешествие в кандалах?

— Капитан, по странной случайности имя ваше стояло на клинке, подаренном мне Леопардом Грелли. Я много расспрашивал о вас бывшего трактирщика Вудро Крейга и моряков из его таверны. В тюрьме я не раз вспоминал этот клинок с вашим именем, ибо хотел бы обладать вашей непреклонностью и силой. Только... цели борьбы у нас с вами разные, синьор Бернардито.

— Позвольте спросить, какую же цель вы поставили себе в жизни, мистер Бингль? В чем различие, о котором вы говорите?

— Синьор, все силы вашего характера были отданы единому помышлению о расплате с многочисленными врагами. Вы платили злом за зло, причиненное вам, но этим лишь множили несчастия в нашем несправедливо устроенном мире.

— А вы, мистер Джордж Бингль, разве придумали иной способ, чтобы устранять несправедливости? Не думаете ли вы, что зло, насытясь своими жертвами, свернется, как удав, и уснет? Разве лев, убивающий леопарда, не делает благого дела и для кроликов?

— Тогда кролики пойдут в пищу не леопарду, а льву.

— Чем же вы хотите помочь кроликам? Неужто вы верите, что леопарда можно сделать постником одними проповедями?

— Нет, синьор, я знаю, что против леопарда помогает только добрая пуля. Но люди должны быть людьми, а не леопардами и кроликами. В тюрьме я годами читал сочинения мудрецов. Они учат, как люди должны жить между собой; они показывают путь к Солнцу для обездоленных и страдальцев. Этим путем я мечтаю идти; за это я готов бороться с леопардами, и для этого я хотел бы обладать силой вашего характера, капитан Бернардито.

— Благодарю вас, мистер Бингль! Я вижу по глазам Чарльза — нашего «синьора Алонзо», — что ваши помыслы уже успели повлиять и на него... Ну, мой мальчик, дорого мог бы обойтись вам этот ваш самостоятельный рейс на «Трех идальго»! Грелли поймал вас, как пескарей на простую муху! Я думал, что после моей школы вы окажетесь осмотрительнее. Не разгадать такой бесхитростной ловушки!.. Теперь расскажи мне, мой маленький Ли, какие впечатления ты вынес о добром старом Бультоне?

— Отец, самое сильное из моих тамошних впечатлений — это сеньорита Изабелла Райленд.

Капитан Бернардито потупился и сурово сдвинул брови. Томас Бингль — «синьор Маттео Вельмонтес» — в смущении отвернулся. Антони Ченни смотрел на Чарльза с тревогой и состраданием... В каюте сделалось очень тихо.

— Чарльз, — заговорил наконец Бернардито, — настал час, чтобы посвятить тебя в важную тайну. Когда я выпускал вас — троих моих любимых сынов, Диего, Томми и тебя, — в море, чтобы подстеречь работорговые суда Джакомо Грелли, то ни я, ни Антони, которого я послал с вами как более зрелого вашего товарища, не могли предполагать, что судьба сведет тебя лицом к лицу с самим владельцем этих судов... Скажи мне, мальчик, довелось ли тебе в эти дни увидеть Джакомо Грелли или говорить с ним?

— Мельком я видел его перед дверью нашего каземата. Сперва я взглянул сквозь дверной глазок на Грелли, а потом Грелли, через тот же глазок, разглядывал нас.

— И оба вы, глядя друг на друга, не ведали, не подозревали, что в ваших жилах течет одна кровь... Мы, твоя мать и я, долго утаивали истину, но пришла пора раскрыть ее перед тобою, потому что с каждым днем приближается последняя схватка с Леопардом. Знай же, что ты — не мой родной сын. Джакомо Грелли, ненасытный паук, работорговец и кровопийца, — вот кто твой родной отец!

На бледном лице Чарльза выразилась такая мука, и голова его так низко склонилась, что старый капитан с отеческой нежностью обнял молодого человека. Бернардито гладил его опущенные плечи и длинные завитки шелковистых кудрей и старался заглянуть в глаза своему питомцу.

— Лучше мне было умереть, ничего не зная об этом, — произнес юноша с усилием. — Это хуже, чем быть просто сиротою... Не хочу даже в мыслях называть Леопарда словом отец...

Бернардито поцеловал юношу в лоб. Чарльз прижал к сердцу руку старика:

— Всю жизнь ты звал меня сыном и воистину был мне отцом. Скажи, позволишь ли ты по-прежнему называть тебя этим именем?

— Мальчик, пусть сам всевышний слышит мои слова. Нет в моем сердце различия между тобою и Диего! Твоя мать стала моей женой. Ты достался мне трехлетним младенцем, скрасил мою старость и не расставался со мною дольше чем на несколько недель. Могу ли я не видеть в тебе родного сына?

Капитан отпустил Чарльза и протянул руку Томасу Бинглю: