Десятая жертва - Роберт Шекли

Когда я брал такси от вокзала Монпарнас к Форуму де Алль, обещанные Романья пять тысяч долларов плясали у меня перед глазами.

Стоял один из тех дней, которые время от времени бывают в Париже. Голубое небо потрясающей прозрачности. Мастером-Дизайнером здесь и там с безупречным вкусом разбросаны несерьезные белые облака. Под элегантными мостами Мирабо, де Гренель, де Бир-Хаким, д'Йена течет искрящейся серебристой змеей Сена, разделенная этими мостами на сегменты.

День был великолепный. Толпы переполняли улицы. На Форуме и на широкой террасе перед Бебором соперничали две музыкальные группы, стараясь завоевать внимание публики. Одна в национальных костюмах Бретани исполняла фольклорные танцы. Другая, южноамериканская, состояла из двух ведущих гитар, бас-гитары и сопрано-гитары.

Я балдею от хорошей хуапанги, поэтому подошел, чтобы послушать их музыку, и узнал Хуанито, парагвайца, лидера группы из «Эль Манго Энкантадо». На нем была белая рубашка с оборочками и с широкими, надутыми воздухом рукавами.

— Об, встречай меня после выступления. — Засунув маракасы под ремень, он вспыхнул широкой улыбкой. — У меня есть для тебя новости об Алексе.

— А, у тебя новости. Я буду в «Ле Пер Транкиль», выпью чего-нибудь.

Удивительно, как легко подцепить информацию, если знаешь, где ошиваться. По-моему, без преувеличения можно сказать, что я самый искусный в западном полушарии охотник за информацией. Конечно, это талант такой же, как и другие, и его главная составляющая — терпение.

— Привет, ты здесь, парень, — двадцать минут спустя сказал мне Хуанито, оставив своих приятелей обходить со шляпой слушателей. — Как поживаешь, а?

Вдобавок к рубашке с рюшами на Хуанито были обтягивающие, как собственная кожа, штаны тореадора, спортивные туфли «найк» и белая с синим косынка в горошек, небрежно завязанная вокруг шеи, как у Джона Фойта в «Полночном ковбое». На этот раз он одарил меня мальчишеской улыбкой вместо обычной мрачной ухмылки апаша.[54]

— Послушай, Об, ты все еще хочешь увидеть Алекса?

Радостная улыбка и сияющие глаза Хуанито сказали, что это будет мне чего-то стоить. Наверно, дорого. Никто так не любит вас, как парень, который собирается ополовинить ваш кошелек.

Я помедлил.

— Понимаешь, — начал я, — нельзя сказать, что я ищу его. Я имею в виду, что рад бы повидаться с ним, раз уж я в Париже. Но, если не повидаюсь, тоже не велика беда. Понимаешь, что я имею в виду?

Лицо Хуанито увяло. Я наблюдал, как счетная машинка в его мозгу сбросила тридцать процентов с цены, которую он собирался запросить за свою, возможно фальшивую, информацию.

— Брось, Об, — воспрянул он, снова натянув улыбку. — Я знаю, что ты должен найти Алекса, а это ведь чего-то стоит, правда?

Я признал, что, вероятно, несколько франков, пожалуй, мог бы заплатить. Потому что ничего особенно волнующего от Хуанито не жду, так, пустяки.

— А сколько будет стоить, если я, допустим, отведу тебя прямо к нему?

— Можешь отвести? — спросил я.

— Ну, не прямо сейчас, но скоро. Однако сначала ты должен сказать мне, сколько это будет, по-твоему, стоить.

— Хуанито, если ты можешь отвести меня прямо к Алексу без крохоборства и мелочной торговли, — я наградил его тяжелым взглядом, — то получишь двести американских долларов, и я сделаю тебе любезность.

— Какую любезность?

— Я не скажу жандармам, что у тебя нет разрешения на работу во Франции.

— Как ты об этом узнал? — Его будто стукнули алебардой.

— Я не выдаю своих источников. — И своих счастливых догадок тоже.

— Пусть будет пятьсот, о'кей? У меня есть люди, чтобы позаботиться о справке для жандармов.

Я хотел было стоять насмерть, но потом решил, какого черта. Если это чьи-то деньги, потому что взятка и подкуп входят в расследование и оплачиваются клиентом, а возможно, и двумя клиентами, то пусть так оно и будет.

— Ладно, — согласился я. — Когда мы это сделаем?

— Встречай меня сегодня ночью перед Сент-Осташ. Знаешь, где это?

— Конечно, знаю. Ты что, принимаешь меня за туриста? — Я всегда могу найти любую точку в МОЕМ Париже.

— О'кей, там и увидимся.

— Подожди минутку, в какое время?

— Давай, Об, сделаем это в полночь?

— Прекрасно, — сказал я. — Только окажи мне одну любезность, о'кей?

— Конечно, Об. — Он улыбнулся, но выглядел немного озадаченным.

— Перестань называть меня «Об». Ты южноамериканец, а не француз, у тебя нет оправдания в придыхании. Попытайся — Х-О-Б.

— …О-Б, — повторил Хуанито.

— Гораздо лучше, — одобрил я. — Hasta mas tarde. Не опаздывай. — И я ушел, погрузившись в размышления: полночь, гм-м. Интересно, что бы это значило.

В тот же день ближе к вечеру я сидел на скамейке возле Сены, ожидая увидеть кого угодно, кроме Вико. Он сел на другой конец скамьи, но ничего не сказал.

Сегодня было воскресенье. Я вспомнил, что вчера он участвовал в соревнованиях по виндсерфингу в Гонфлере. Как предполагалось, сегодня, в случае, если он выиграет, Вико должен заплатить мне деньги Фрэнки Фолкона за доски. Глядя на него, я не мог определить, что произошло. Он не казался победителем с сияющими глазами. Но он не выглядел и как опущенный в воду проигравший. При таких обстоятельствах лучше всего спросить.

— И как прошли соревнования по виндсерфингу?

— Меня не интересуют ваши шутки, — буркнул он.

— О чем вы говорите?

— Вы прекрасно знаете.

— Нет, не знаю, — возразил я. — Что, по-вашему, я должен знать?

— Вы знаете, что я не участвовал в соревнованиях в Гонфлере. — Вико помрачнел.

— Откуда мне это знать?

— Оттуда, что вы украли доски, — почти крикнул Вико. Лицо его сморщилось. Он зарыдал. — Ох, подонок! Мой самый большой шанс! А вы не могли доверить их мне на несколько паршивых часов!

— Кто-то украл у вас доски? Как? Когда?

— Я думал, что их доставили из аэропорта в отель. А они туда так никогда и не прибыли.

— Но кто их взял? Не сомневаюсь, что люди видели.

— Большой мужчина в шоферской форме. Так сказал мне носильщик.

— Очевидно, что не я. У меня даже нет шоферской формы.

— Вы могли нанять человека, чтобы он украл мои доски, — заявил Вико.

Я не стал утруждать себя, объясняя ему иронию ситуации: он обвиняет меня в том, что я украл у него виндсерферы, которые он сам украл у моего работодателя. Парень, похоже, был не в том состоянии, чтобы понимать иронию. Вместо этого я спросил: