Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Графство Олби

Дарроуби

Центральная тюрьма

Камера заполнялась сравнительно быстро. Джонатан с интересом рассматривал растерянных, неуверенно негодующих и что-то объясняющих друг другу людей. Большинство, как и они, отловлены патрулями на дорогах и улицах Дарроуби. Значит, Дарроуби, стык трёх графств: Эйр, Олби и Дурбан. «Лихо», – усмехнулся он про себя. Все, как один, шли и ехали спокойно, никого не трогали, не задевали, а их… дальше всё ясно. Койка рядом оставалась незанятой. Когда кто-то к ней подходил, Джонатан молча оглядывал претендента, и тот отваливал. Нет, конечно, скорее всего, Фредди в другой камере, но Джонатан решил держать для него место до последнего. Вдруг…

Дверь лязгала капканом. Но что-то давно уже тихо. Время позднее…

– Джентльмены, – обратился ко всем седой благообразный старик в элегантно потёртом кожаном пиджаке, – я думаю, мы можем представиться друг другу, ибо трое суток нам придётся провести вместе.

– Как минимум, – подтвердил сухощавый, даже как будто высушенный, мужчина неопределённого возраста в старом кителе без погон и нашивок. – Я как адвокат…

– А какой максимум, Адвокат? – перебил плечистый парень в спортивной куртке.

– Вечная ночь за могилой, – ответил лежавший в углу. Войдя в камеру, он по-военному щёлкнул каблуками, лёг навзничь на эту койку и уже не менял позы.

– Может, отложим знакомство на утро, – предложил ещё кто-то, невидимый лежавшему Джонатану. – Утром всем понадобится свежая голова.

– Резонно, – хмыкнул Джонатан.

Никаких простыней, одеял и тому подобного им выдавать явно не собирались. Железные узкие кровати, тонкие матрасы и жёсткие плоские подушки. Раздеваться никто не рискнул, но большинство разувалось, мучительно решая, куда девать обувь.

Снова лязгнула дверь, и в камеру вошло трое. Джонатан стал приподниматься, но один из троих, ни на кого не глядя, прошёл к койке рядом с Джонатаном, рухнул на неё, как был, в сапогах, сдвинул шляпу на лицо и застыл. Джонатан удовлетворённо откинулся на подушку и, так же накрыв лицо шляпой, улыбнулся под ней.

– Иду я сам по себе, мне эти все черномазые по фигу, – возбуждённо говорил кто-то из только что пришедших.

– Заткнись, – похоже, парень в лыжной куртке. – Все мы… сами по себе шли. Свет гасить они не думают, что ли?

– Чтоб ты безносую лучше разглядел, – откликнулся военный из угла.

– Всем заткнуться! – велел ещё кто-то.

Фредди сдвинул шляпу, бросив на сказавшего короткий взгляд, и вернул шляпу на место. Камера затихала. Все кровати заняты, теперь уж точно никого не приведут. Разве только выведут.

Джонатан осторожно повернулся набок, проверяя кровать на скрипучесть. И услышал:

– Не трепыхайся.

Голос Фредди из-под шляпы звучал глухо, но достаточно явно.

– О чём…?

– Не трепыхайся. Как всех. Кто, откуда, куда, – Фредди вздохнул, – и зачем.

– А ты?

– Врать пока незачем, молчать слишком опасно, – Фредди хмыкнул и повторил в третий раз: – Не трепыхайся.

Джонатан поёрзал, укладываясь поудобнее. Уже звучал чей-то храп, слышались вздохи, кто-то неразборчиво бормотал во сне. Хэллоуин для них закончился.

Графство Эйр

Округ Гатрингс

Джексонвилл

Было ещё темно, когда кольцо вокруг города начало тихо и неотвратимо сжиматься. И первые осторожные патрули вошли на предутренние улицы, когда рассвело. Шли тихо, чтобы не спугнуть, не дать затаиться и пересидеть. Как тогда в декабре, как летом на День Империи. Главное – не спешить.

– Я покажусь циником, но эти трупы и пожары нам на руку. Местные уже не отделаются бытовым хулиганством.

– Цинизм, конечно, но… верно.

– Увидят патрули, разбегутся по домам, а там…

– Проверим и дома.

Эркин подошёл к завалу и сразу увидел Мартина. Он что, не уходил?

– Вовремя, – бросил ему Мартин. – Уже собираются. Моторы слышишь?

Эркин прислушался и покачал головой.

– Нет.

– Хреново, – Мартин сунул пистолет в карман куртки. – Я думал, за ночь русские подойдут.

– Они, может, не знают, – нерешительно сказал Эркин. – Город же оцеплен.

– Может, – кивнул Мартин.

– А может, все беляки заодно, – вмешался Длинный и поперхнулся от увесистых подзатыльников, влепленных ему сразу с двух сторон Арчем и Эркином.

Мартин сделал вид, что ничего не заметил.

Мервин Спайз оглядывал своё войско. Пьяные болваны. Но трезвыми они на штурм не пойдут. Всю ночь шлялись по городу, вламываясь в дома, требуя денег и угощения. Как и положено в Хэллоуин. А теперь вся эта затаившаяся по своим халупам мразь ждёт русских. Ладно. Цветных надо добить. Кого удастся. Всюду бардак. В Колумбии ни один телефон не отвечает. Командование называется, попрятались наверняка. Как в декабре думают отсидеться. Эта скотина Сторм, видите ли, не может дозвониться. Ладно. Надо уходить, ну, так хоть дверью на прощанье хлопнем.

– Мы этих черномазых давить будем, или я спать пойду? – зевнул белобрысый детина в середине строя.

Мервин ловко влепил ему оглушительную пощёчину.

– Я т-тебе повыбираю! Слушать приказ!

Эркин вскарабкался на завал и удивлённо присвистнул: трупов не было.

– Ага, труповозка приезжала, с красным крестом, – объясняли ночные дозорные.

– Врач вышел, флагом нам помахал…

– Ага, белый такой…

– И крест на нём…

– Красный…

– Подобрали и уехали…

– Ага, они сколько…?

– Да, раз пять приезжали.

Мартин кивнул, жестом велел всем замолчать и занять свои места. За углом быстро приближались пьяные голоса, горланящие «Белую гордость».

Норма Джонс осторожно подошла к окну. Неужели кончилась эта безумная ночь? Да, лужайка перед домом уже светлеет. Джинни спит. Доктор Айзек говорил, что единственное лекарство, нужное Джинни, это сон и – Норма грустно улыбнулась – положительные эмоции. И Джинни охотно разговаривала с доктором Айзеком, когда он заходил к ним, а не плакала и не убегала к себе, как с другими. И вот… Норма медленно обернулась и обвела взглядом тонущую в полумраке их когда-то уютную гостиную. Ворвались уже почти в полночь, требовали денег, угрожали, кривлялись… Чудо, что у Джинни не начался приступ. Надо убрать. А то Джинни проснётся, встанет и увидит всё это…

Норма осторожно отодвинула шторы, и в комнате посветлело.

Она собирала и складывала на расстеленную газету осколки перебитых ночными пришельцами фарфоровых и стеклянных безделушек. Джинни собирала их ещё школьницей, у неё был целый зверинец и почти полная ферма, она и сейчас любила сидеть, разглядывая и переставляя их по-новому в маленьком застеклённом шкафу-горке. И она так закричала, когда те пинком опрокинули шкафчик и с хохотом топтались на безделушках. А один заявил, что научит Джинни другим играм, и уже взялся за поясной ремень, но другим не захотелось возиться с припадочной, и они удовлетворились тем, что разорвали семейный альбом, помочились на обрывки фотографий и ушли.

Преодолевая тошноту, Норма перебрала осквернённые фотографии. Нет, ни