Дворянство. Том II. Ступай во тьму - Игорь Игоревич Николаев

судьбу, за себя и Раньяна. Не помогали больше ни лекарства, ни обезболивающие, которые медичка использовала целиком. Насильник страшно мучился, то проваливаясь в беспамятство, наполненное бредом, то приходя в себя, но и в этом случае он уже не узнавал спутников, окруженный призраками.

Смешная армия собралась вокруг шаткой кровати. Не хватало Грималя, который, вероятнее всего, погиб в городе, и Раньяна, а также, разумеется, Гамиллы, зато прибавились Кадфаль и Бьярн. Искупители безмолвно молились, склонив головы. Гаваль едва сдерживал слезы. Елена чувствовала бесконечную печаль и никак не могла разобраться в том, что же она в итоге думает о злосчастной судьбе Насильника.

Какой же он худой, подумала женщина. Худой и старый. Откуда бралось столько сил и выносливости в этом теле, на котором оставили неизгладимые следы время и лишения? Будто грешник жил заемной энергией, пока не выполнил какое-то предназначение, главное дело всей жизни. А затем угас за считанные часы.

Старые доски заскрипели под неверной поступью, словно идущий путался в ногах и вынужден был контролировать каждый шаг по отдельности. Елена гневно обернулась, чтобы отчитать и прогнать Раньяна, не к месту и не ко времени решившего демонстрировать мужественную стойкость, однако за спиной оказалась Гамилла. Арбалетчица мертвецки побледнела, зрачки ее расширились, как у наркоманки, губы наоборот, сжались в тонкую нить, и лицо «госпожи стрел» превратилось в маску неотвратимой жестокости.

Что ж, подумала Елена, значит, не вышло прощения… ну, если кто и обвинит татуированную, это будет не женщина с Земли. Тем временем Гамилла раздвинула плечом спутников и опустилась на колени рядом с низенькой кроватью. Насильника корежили судороги так, что под ним трещали старые доски. Руки женщины были пусты, однако на лице читалась угрюмая, непреклонная решимость. Бьярн наморщил и без того страшную физиономию, глянул единственным глазом на Кадфаля. Тот молча покачал головой, дескать, пускай все идет своим чередом.

Да, грустно подумала Елена. Жестоко, но так лучше. Гамилла утолит ярость и ненависть, а умирающий быстрее отмучается.

- Клевия, - лихорадочно прошептал Насильник, дрожа, как замерзающий на леднике. – Где же ты…

Гамилла опустилась на колени рядом с кроватью. Елена смотрела ей в спину и не видела выражения лица, но, судя по наклону головы и перекошенным плечам, в душе у арбалетчицы шла яростная борьба. Елена затаила дыхание, Гаваль хотел было что-то сказать, но Марьядек положил ему руку на плечо и молча помотал головой, дескать, не надо. Не время.

- Темно, - выдавил Насильник. – Как темно… - он снова содрогнулся и пробормотал с ужасающим, безнадежным отчаянием. – Клевия.

- Я здесь, - шепнула Гамилла. – Я здесь, Буазо…

Казалось, у всех, кто видел эту сцену, сердца остановились, пропустив удар. Насильник вскинул голову, вращая невидящими глазами, шаря вокруг. Он что-то бормотал срывающимся голосом, умолял, рыдая словно дитя.

- Тише, Буазо, тише, - Гамилла после некоторой заминки взяла его за руку, крепко сжала. – Я здесь. Я пришла к тебе, чтобы попрощаться. Ты заслужил это.

- Боже мой, - слезы катились по осунувшемуся лицу умиравшего. – Я не смел надеяться… Я так… Я мечтал, что ты смотришь на меня из райских кущ… грезил, что когда-нибудь увижу тебя во сне. Хотя бы во сне…

Он страшно закашлялся, роняя с губ темные, почти черные сгустки крови. Сквозь повязку на впалом животе проступили новые пятна, кажется, от мышечных спазмов разошлись все швы, которые долго и мучительно накладывала Елена в тщетных попытках избежать неизбежное.

- Мне было так плохо, - прошептал Насильник, откашлявшись, кровь потекла у него по подбородку. – Так страшно… Я корил себя годами. Я спрашивал себя, тысячи раз спрашивал…

Он застучал зубами в новом припадке.

- Тише, - повторила Гамилла. – Все хорошо. Все скоро закончится.

- Ты? – спросил Насильник с отчаянностью человека, решившегося на что-то невероятное для себя. – Ты?!..

Он давился словами, будто не мог протолкнуть их через глотку.

- Ты… - слабо выдохнул он и все же, наконец, сумел проговорить самое главное. – Знала?

- Да, - так же тихо вымолвила женщина. – Я всегда знала.

- Значит, все-таки презрение, - почти спокойно, с безнадежностью сказал Насильник.

- Нет, - с материнской добротой в голосе произнесла Гамилла. – Не презрение. Прощение. Я простила тебя и не держала зла. А теперь ты отправишься к Пантократору, чтобы Он измерил и осудил тебя. Справедливо и беспристрастно. Ты, наконец, узнаешь цену своим деяниям, злым и добрым, в Его очах.

Умирающий затрясся, стуча зубами, глаза его страшно выкатились. Агония вошла в последнюю стадию, где не осталось ничего, кроме запредельных страданий. Елена молча достала кинжал и вопросительно глянула на Кадфаля, тот переглянулся с Бьярном и оба искупителя тоже, не говоря ни слова, ответили кивками. Гамилла крепче сжала сухую ладонь Насильника. Лекарка сделала шаг вперед, склонилась над ложем и приставила острие к груди умирающего, вздохнула, приготовилась отнять жизнь ради милосердия. Но вдруг трясучка прекратилась, так же резко, как и началась.

- Клевия, прощай. Мы расстаемся навеки, - пробормотал Туйе. – Но я счастлив. Впервые… счастлив…

Он вздохнул и прибавил еле-еле слышно, и в то же время ясно:

– Господь мой, ныне готов я к Твоему суду.

Лицо искупителя разгладилось так, словно боль утратила власть над рыцарем. Буазо еще дважды протяжно выдохнул, медленно закрыл глаза и, наконец, замер.

Елена, сдерживая непрошеную слезу, тронула пальцами шею, проверила пульс. Покачала головой и молвила одно лишь слово:

- Все.

Гамилла отвернулась, не выпуская, однако, руку мертвеца. Тихо, безнадежно заплакал Артиго. Кадфаль и Бьярн одновременно вымолвили какое-то слово, незнакомое лекарке. Марьядек прерывисто вздохнул и сказал менестрелю:

- Пойдем.

- Куда? – потерянно прошептал юноша.

- Могилу копать, - ответил горец с красноречивым взглядом.

Земля промокла после вчерашнего дождя, лопат и прочего инструмента здесь не нашлось, но могилу на краю леса копали все, используя подручные средства. Даже Артиго неумело рыхлил землю палкой. Легкое, кажущееся невесомым тело завернули в плащ, тот самый, которым прикрывали мальчишку, чтобы скрыть нарядный костюм. Повинуясь мгновенному порыву, Елена сорвала с шеи золотое кольцо, подарок Дессоль, и положила на грудь искупителя, рядом с простым деревянным колечком на старой бечевке. Когда могилу забросали землей, лекарка поставила на ней крест, связанный из двух палок. Никто не остановил Елену, хотя женщина ловила на себе удивленные взгляды.

Маленькая армия собралась вокруг холмика. Елена подумала, что надо сказать какое-нибудь слово, однако женщине пока не доводилось присутствовать