Трефовый валет - Барбара Мецгер

Харриет сжимала в пальцах туза и не сводила с Джека своих зеленых глаз.

И где только женщины учатся завязывать мужчин узлами?

– Хорошо. Но не надолго. Потом мы посмотрим, как все обернется. Это честно, да?

– А как же мисс Силвер?

Черт, что он будет делать с этой хитрой зверушкой без гувернантки?

– Я предложу ей остаться, однако ничего не обещаю. Она женщина высокоморальная, и она неодобрительно относится ко мне и моему клубу. Единственное, что я могу сделать, – это предложить повысить ей жалованье. Большего я не могу тебе обещать, дьяволенок. Если ты будешь тянуть дальше, игра кончится, и мои клиенты могут сами обнаружить, что их надули.

– Это как надувают воздушные шары, да? Но в залах я не видела никаких шаров.

– Нет! Шары здесь ни при чем. Так что это за человек?

– Разумеется, тот, у кого сапоги с высокими голенищами.

Будь она неладна. Лучше вернуться и поискать самому, а не торговаться с внучкой дьявола.

– У столов может быть не один человек в сапогах. Где он сидел?

– Спиной к двери.

Великолепно. Теперь ему нужна только Дарла и еще одна диверсия.

У бедняжки появились слезы на глазах, когда Джек сказал ей, что требуется еще одна диверсия.

– Этот мистер Даунз такой славный человек…

– Да, и ему я тоже заплачу. – Интересно, во что же обойдется ему эта ночь, подумал Джек, положив на поднос Дарле вторую гинею. – А теперь идите.

На этот раз Дарла ударила бедного Даунза подносом по голове. Удар был резонирующим, и его было слышно даже в самом дальнем конце зала, где за стулом сэра Джентро Стивена остановился Джек. Когда все обернулись посмотреть, что произошло, Джек твердо положил руку на плечо пожилого джентльмена.

– Игра окончена, – прошептал Джек на ухо сэру Стивену, в то время как его партнеры заключали новые пари насчет того, перенесет ли Даунз эту ночь. – Вас срочно вызывают домой.

– Это невозможно. В моем доме никто не живет, кроме меня. Я там никому не могу понадобиться, и никто не знает, что я здесь.

– Я знаю, что вы здесь, и я не хочу, чтобы вы здесь оставались. – Джек показал туза, которого держал в руке. – А теперь вставайте и уходите без шума, деньги оставьте на столе, иначе я выволоку вас на кухню и отдам моему повару. Этот человек искусно владеет разделочным ножом. А потом, если от вас что-нибудь останется, я позволю Кэллоуэю показать вам, как я отношусь к мошенникам, которые приходят в мой клуб. Вы ведь помните Кэллоуэя, не так ли? Это тот крупный джентльмен-привратник, похожий на головореза. Именно головорезом он и был до того, как ему предоставили выбрать между армией и каторгой. Ну а потом настанет моя очередь. Я терпеть не могу марать руки. Но в вашем случае придется прибегнуть к…

– Извините меня, джентльмены, – сказал Стивен, вставая. – Срочное сообщение из дома, понимаете ли. Приходится идти. – Он бросил на стол карты, в том числе и лишнего туза, смешав их с остальными картами, монетами и расписками. – Очень жаль. Игра не окончена, так что разделите деньги как вам угодно.

– А как быть с вашим выигрышем? – спросил кто-то.

– Сэр Джентро любезно пожертвовал свой выигрыш в фонд вдов и сирот. – Джек положил руку на плечо баронета и сжал его. – Не так ли? – Он намеренно говорил громко, надеясь, что другие игроки захотят пожертвовать на благотворительность.

Побледневший Джентро кивнул одному из игроков.

– Поиграем как-нибудь в другой раз, – сказал он.

– Только не в моем клубе. И не в Лондоне, – тихо сказал капитан Джек, с улыбкой провожая вспотевшего баронета к выходу. – Или вы покойник.

Элли задыхалась. Ее лихорадило, у нее был жар, ей казалось, что на груди у нее лежит что-то тяжелое, и на ногах тоже.

Да, она совсем разболелась и не может идти в церковь. Миссис Семпл будет в ярости, ведь теперь этой матроне придется самой сопровождать девочек к воскресной службе.

Потом Элли вспомнила, что она не в школе. Она в Лондоне, в рассаднике порока. Здесь нет маленьких девочек с приятными манерами, здесь работают женщины, ублажающие мужчин. Неужели эти женщины тоже ходят в церковь?

Элли застонала. Она слишком больна, чтобы пойти к проповеди, и она остановилась в игорном доме. Господь милостив, он простит ей и то, и другое. Потом Элли вспомнила про Харриет и снова застонала.

Она старалась вздохнуть, старалась собраться с силами и поднять тяжелые веки.

Открыв глаза, Элли закричала. Тяжелый предмет, лежавший у нее на груди, оказался бурым и лохматым, он лизнул ей подбородок. Элли присмотрелась и поняла, что на ней лежит собака. А на собаку был надет хорошо знакомый Элли отороченный кружевом ночной чепчик. Ее чепчик.

Элли выпростала руку из-под одеяла и коснулась своей головы. Нащупав лишь спутанные волосы, Элли вспомнила, что они были еще влажными, и поэтому она не надела чепчик.

Она снова крикнула:

– Харриет!

– Вот хорошо, что вы проснулись, – сказала тяжесть у нее в ногах.

Элли столкнула собаку и глубоко вздохнула. Может, ей все же удастся пережить этот день. В комнате было светло от утреннего солнца. Голова была, в общем, ясной.

– Мы остаемся.

Нет, если ей придется еще и спорить с Харриет, она скорее всего не переживет этот день!

– Мы говорили об этом вчера вечером. Твои надежды могут оказаться тщетными.

– Но так сказал кэп Джек.

Он, наверное, не знает, что это значит – давать обещания ребенку, потому что несколько слов могут превратиться в клятву. Ему-то не нужно будет утешать сердитого огорченного ребенка. А вот ей придется это делать.

– Я уверена, что он не имел в виду…

– И он сказал, что утроит ваше жалованье, если вы останетесь.

– Нет, он не мог так сказать.

– Хотите пари? Тысячу фунтов, что он предложит вам хотя бы удвоить его.

Элли понятия не имела, где и когда у Харриет состоялся такой разговор с ее опекуном.

– Я рада, что ты так понравилась капитану Джеку и он захотел тебя оставить у себя, но я остаться не могу.

– Он может предложить вам и больше, если я притворюсь, что плачу.

– Деньги не имеют значения. Они не помогут исправить испорченную репутацию. Твой опекун не тот человек, с которым может иметь дело незамужняя женщина.

– А Дарле он очень нравится.

Видит Бог, она не намерена обсуждать с восьмилетним ребенком разницу между женщиной, которая берет деньги, чтобы учить детей, и той, что берет деньги, чтобы развлекать мужчин.