Невинный сон - Карен Перри

– Хочешь печенье? – протягивая Лиз открытую пачку «Рич Ти», спросила я.

– Брось. На холодильнике лежит «Тоблерон».

Я потянулась за гигантской плиткой шоколада и присвистнула.

– Ну и размеры. Да этой штуковиной можно прибить ребенка.

– Не внушай мне, пожалуйста, подобных идей! – рассмеялась Лиз и добавила: – Эндрю принес ее мне, чтобы помириться.

– Помириться?

– У нас тут во вторник была гигантская ссора. Он обвинил меня в том, что мне куда интересней смотреть «Анатомию страсти» и попивать вино, чем заниматься с ним сексом.

– И он прав?

– Конечно, черт возьми, он прав, но я не собираюсь в этом признаваться. К тому же дело вовсе не в этом.

– А в том…

– У меня трое детей, все они моложе восьми! У двоих из них, я подозреваю, СДВГ[1], или синдром Аспергера, или еще черт знает что! А младшая будит меня каждую ночь – не один раз! – и требует ее кормить. Чего же он от меня ждет? Что я весь день только и мечтаю о том, как буду ублажать его в постели? Господи! Да мне хочется только одного – спать.

– Или есть шоколад, – добавила я, отламывая еще один треугольник от плитки «Тоблерона».

– От этого можно запросто впасть в депрессию, – сказала Лиз. – То он пришел домой с флаконом «Шанель». Теперь этот чертов «Тоблерон».

– По крайней мере ты получаешь хоть что-то.

– Это верно. А как Гарри?

В вопросе Лиз проскользнула язвительность, но я пропустила ее мимо ушей.

– У него все в порядке.

Лиз с бесстрастным выражением лица слушала мой рассказ о том, как Гарри выехал из студии и разместился в нашем гараже. Моя лучшая подруга и мой муж особой симпатии друг к другу не питали. Лиз всегда за меня волновалась: каждый мужчина, к которому я проявляла интерес, вызывал у нее подозрение. «Когда дело касается мужчин, у тебя ужасный вкус, и ты в них ни вот столько не разбираешься», – объяснила она мне однажды свою позицию. Гарри же вызвал у нее настороженное любопытство. Но это до Танжера, переезд в который она сочла безумием. Я до сих пор помню наш жаркий спор по телефону, когда она назвала его эгоистичным гадом, а меня – идиоткой, позволяющей тащить себя в грязную дыру ради нашего прекрасного искусства, а я обвинила ее в продажности – за ее большой дом в предместье и буржуазный снобизм. Несколько месяцев потом мы не разговаривали. Тем не менее после того, что случилось с Диллоном, она была одной из немногих, с кем я могла о нем говорить. За все эти годы столько раз, что не могу и припомнить, я сидела у нее на кухне, пила вино и вспоминала о Диллоне, плакала о нем, обнажала перед ней свои раны. Да, и говорила о Гарри то, чего не следовало говорить. Но мне некому было больше открыться. Сейчас же, стоило мне подумать обо всем, что я рассказала на этой кухне: о Гарри, о его поведении, о своих подозрениях, о том, как порой он меня просто пугает, – как меня захлестнула волна сожаления, настолько мощная, что подкосились ноги.

– Хватит, подружка, – забирая шоколад у меня из рук, сказала Лиз. – Ты так на него набросилась, будто беременная!

От неожиданности я невольно захлопала глазами, а она в изумлении уставилась на меня:

– Ты беременна? Ты, черт подери, беременна! Я не верю.

– Господи, неужели это так очевидно?

– Только тому, кто в этом поднаторел. Сколько ме-сяцев?

– Минут пять. Лиз, не смей никому рассказывать. Я еще даже не сказала матери.

– Не волнуйся, не выдам.

Ее усталые, в темных кругах глаза вдруг оживились, она перешла на шепот и, наклонившись над столом, заговорщически спросила:

– Ну, рассказывай. Давай! Все подробности.

– Да в общем-то нечего рассказывать.

– Ну, ты это брось. Запланированно или случайно?

– Случайно.

– Черт! Могу поспорить, Гарри, наверное, взбеле-нился.

– Да нет. На самом деле он обрадовался. Я бы даже сказала, пришел в восторг.

– Неужели? – Лиз подняла брови и просверлила меня взглядом, от которого я вся съежилась.

– Ладно, признаюсь. Он был удивлен.

– В хорошем смысле этого слова?

– Да, в хорошем.

– Что же он сказал, когда ты ему это объявила?

Я снова вспомнила его безучастный взгляд и то, как именно он произнес «не могу поверить».

– У него был тяжелый день, а я на него ни с того ни с сего обрушила эту новость, и она его поразила. Он на мгновение потерял дар речи.

– А когда он его обрел? – язвительным тоном продолжала допрашивать Лиз.

– Он пришел в восторг. И продолжает радоваться и моей беременности, и появлению ребенка. Говорит об этом, не переставая, и обхаживает меня как может.

– Хорошо. Так и должно быть.

– Лиз, прошу тебя, – вдруг почувствовав, как мне надоели эти игры, взмолилась я. – Не надо меня мучить, ладно? Он переменился. Что бы ты ни думала. Я уверена, что с рождением ребенка наша жизнь пойдет по-другому. Не знаю почему, но у меня такое чувство, будто этого события мы ждали давным-давно.

– Мне просто хочется, чтобы он понял, что произошло, – уже более дружелюбно ответила Лиз. – Я не хочу, чтобы он снова впал в свой художественный солипсизм. «О, какой я несчастный!» Только не сейчас. Только не после того, что вы пережили.

– Этого не случится, – твердо сказала я. – Я это точно знаю.

В глазах Лиз мелькнула тревога, но взгляд ее тут же смягчился.

– Отлично. – Она нежно прикрыла мою руку своей. – Я за тебя очень рада, Роб. По-настоящему рада.

– Спасибо, Лиз. Я тоже.

Я ощущала на себе ее взгляд – все еще тревожный, – и меня пронзило чувство вины за то, что я сказала о Гарри, за то, что уверяла ее, будто он радовался рождению ребенка.

– Но только не говори мне, что ты собираешься рожать его в пустыне.

– Нет, на этот раз не в пустыне, – рассмеялась я.

Лиз улыбнулась.

Я вошла в дом и услышала, как Гарри возится в гараже. По дороге домой я решила не рассказывать ему о том, что поделилась нашей новостью с Лиз. Мне почему-то казалось, что ему это не понравится, вызовет у него раздражение. Кроме того, у меня было чувство, что ему самому нужно еще свыкнуться с этим новым поворотом событий, и я ничуть не возражала дать ему такую возможность.

Я закрыла дверь, повесила сумку на вешалку и спустилась в гараж. Я не постучала и не окликнула Гарри, и поэтому он встретил меня испуганным взглядом, когда я появилась на пороге, будто я ему в чем-то помешала.

– Привет, – сказала я, подошла к Гарри и нежно его поцеловала. – Чем занимаешься?