Китайский алхимик - Лин Гамильтон

Сначала я думала, она хочет, чтобы я что-то купила, но потом заметила в глубине грубую деревянную дверь. Старушка решила, что белая женщина ищет европейца, и указывала в нужном направлении. Совесть перестала меня мучить: если Бертон убегает через потайные двери, значит, у него что-то на уме. Я собиралась выяснить, что он задумал на этот раз. Поэтому, словно Алиса из Страны Чудес, я распахнула дверь и шагнула в другой мир.

Мне было четырнадцать лет, когда моя жизнь круто изменилась. Первым, что нарушило мое довольно безбедное существование — с некоторой натяжкой его можно было считать таковым, — было пьяное откровение У Пэна, сообщившего мне, что я стал его приемным сыном не потому, что члены моей семьи по давней традиции служили во дворце, а потому что отец продал меня У, чтобы заплатить часть карточных долгов. «Жена» У мечтала о невестках, которые исполняли бы ее приказания, и внуках от двух приемных сыновей, поэтому У должен был найти кого-то для императорской службы. Пагубное пристрастие моего отца дало ему такую возможность. Да, мое спокойствие было нарушено, но я также начал ставить под сомнение все, что говорил мне отец, особенно касавшееся сестры. Я стал думать, что она умерла. Возможно, именно призрак Первой сестры обитал в колодце возле нашего дома. Это она не давала спать тетушке Чан! Однажды вечером мне любезно позволили постоять в уголке, пока личные музыканты императора, оркестр Грушевого сада, играли для Сына Неба и его друзей. Музыканты играли вдохновенно и снискали расположение императора. На этот раз, что бывало не часто, он не счел нужным поправлять их. Женщины, поскольку оркестр Грушевого сада состоял исключительно из прекрасных женщин, исполнили мелодию, написанную самим Сыном Неба. Конечно, она была изысканна. Признаюсь, я стал считать себя ценителем искусств, и, зачарованный, подошел ближе, чем следовало. Кажется, Сын Неба не возражал. После окончания представления император подарил каждой женщине шелковый кошелек. У Пэн, подошедший ко мне, сказал, что все исполнительницы получат по монете. А одной из них дадут нефритовый диск, означающий, что эту ночь она проведет с Сыном Неба.

Вскоре после представления я получил приглашение прийти к женщине по имени Линфэй. Я решил, что это имя она получила во дворце, а не при рождении. «Лин» — это позвякивание нефрита, поэтому я решил, что женщина, наверное, играет на музыкальном инструменте, хотя не мог припомнить, чтобы мы были знакомы. Однако доброе имя Линфэй было всем известно. Именно к ней женщины обращались, когда у них возникали определенные медицинские проблемы, например, пятна на коже, которые, по их мнению, портили их красоту и отвращали от них Сына Неба, а также с сугубо женскими проблемами. Конечно, во дворце было множество докторов, но, похоже, императорские наложницы предпочитали обсуждать свои дела с Линфэй. Я недоумевал, что ей нужно от меня.

Меня провели в довольно простую комнату, где я остался ждать. У меня было ощущение, что за мной наблюдают, что в тени кто-то прячется. Я никого не мог видеть, но в комнате витал слабый аромат гвоздики, который особенно любили в гареме, а также сладкого базилика и пачулей. Однако после нескольких минут ожидания я решил, что это какой-то розыгрыш, и повернулся, чтобы уйти.

— Я не отпускала тебя, — произнес голос. Я повернулся и увидел женщину в простом платье из роскошной ткани в европейском стиле без длинных, свисающих вниз рукавов, какие любили во дворце. Единственным украшением был пояс, на котором позвякивали кружочки нефрита, что соответствовало имени женщины. Ее лицо было набелено, лоб по моде выкрашен в желтый цвет, губы и щеки нарумянены, брови выщипаны, на их месте проведены сине-зеленые линии, напоминающие крылья мотылька. Волосы были собраны в высокий пучок, закрепленный изысканной булавкой, с которой свисали нефритовые шарики, позвякивающие при ходьбе.

— У меня для тебя есть задание, — произнесла женщина по имени Линфэй. — Насколько мне известно, ты умеешь читать и писать. Я хочу, чтобы, ты записал этот список, — она указала на кисти и тушь. Когда я повиновался, женщина продолжила: — Ты пойдешь на улицу аптекарей, а затем в лавку, название которой я тебе назову. Попроси владельца дать тебе порошки и принеси их мне как можно скорее. В кошеле денег более чем достаточно. То, что останется, можешь забрать себе. На них можно купить много клецок и обжаренных пирожков. Если ты вернешься быстро, я дам тебе еще монету, — с этими словами женщина бросила мне кошелек, напомнивший один из тех, что раздавал император накануне, и исчезла в тени.

Конечно, я был озадачен. Эта женщина знала обо мне намного больше, чем я о ней. Да, мне нравились клецки, которые продавали в известной лавке на базаре недалеко от улицы аптекарей. Мне уже не раз указывали, что я не тот костлявый ребенок, который впервые появился в императорском дворце. Откуда могло это быть известно императорской наложнице Линфэй, которую я только что увидел?

Это был первый из многочисленных сюрпризов, поджидавших меня во время моего общения с Линфэй. А также первое из многочисленных поручений. Меня регулярно отправляли на базар, чаще всего в аптеку. Зачастую мне приходилось довольно долго ждать, пока Линфэй занималась с молодыми женщинами, но в комнате было приятно находиться. Только через много месяцев я рискнул спросить обо всех этих настойках, но бесполезно: она ответила, что только время покажет, тот ли я человек, с кем она может быть откровенной.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Я стояла на узкой улочке в окаймлении высоких стен. Здания были из серого кирпича с серыми черепичными крышами, поэтому все вокруг было одного цвета, то тут, то там перемежавшегося яркими пятнами вывесок и в одном месте одиноким красным светящимся китайским фонариком, который, казалось, сиял в этой обстановке. Стояла тишина, позади меня едва слышался приглушенный шум улицы. На улице два человека играли в шахматы, рядом висели две птичьи клетки, в которых весело распевали их обитатели. Неподалеку мужчина чинил велосипед.

Какое-то мгновение я просто любовалась открывшейся мне сценой, отдыхая от нового Пекина с его уличным движением и небоскребами. Вот таким раньше был Пекин: городом узких улочек, как эта, которые назывались хутунами. Я попала в квартал хутунов. В такой Пекин, город маленьких кварталов, я влюбилась двадцать лет назад и я была счастлива вновь обрести его. Жители сами управляли своими районами, выбирали собственных руководителей, устанавливали для всех правила. Я вспомнила, что здесь многое было общим, когда увидела, как из дома появился подросток в пижаме и поношенном махровом халате, быстро пошел по улице и скрылся в общественном туалете с изображением мужчины и женщины — символами, понятными во всем мире. Это вызвало у меня улыбку. Повсюду виднелись электрические провода, телевизионные антенны и наряду с этим общественные туалеты.

Все это выглядело довольно скромно, но мило. В солидных серых стенах, обрамлявших улицу, виднелись двери, кое-где ветхие, кое-где более изысканные. Последние были выкрашены, часто в красный цвет, и рядом висели прелестные старинные дверные молоточки. Иногда мне удавалось заглянуть во внутренние дворики, которые в некоторых домах от глаз любопытных прохожих защищала декоративная стена или ширма.