Агент на передовой - Джон Ле Карре

Обошлось. Все смеются, громче всех Гай Браммел. Даже Мэрион смеётся. Дом тоже — то есть у него трясутся плечи, а на губах улыбка. Все встают из-за стола, образуются группки возле кофейного столика. Гита по-сестрински поздравляет Флоренс. Невидимая рука ложится на моё плечо — вообще-то я не люблю такие вещи.

— Всё было отлично. Браво, Лондонское управление. Браво, Гавань. Браво, Нат.

— Я рад, что тебе понравилось, Дом. Флоренс — многообещающая сотрудница. Прекрасно, что её авторство всеми признано. Такие вещи часто проходят незамеченными.

— И всё время чувствуется твой голос модератора на заднем плане, — продолжает он, пропустив мимо ушей мой маленький выпад. — Я его почти слышал. Такое отеческое покровительство.

— Спасибо, Дом. Спасибо, — отвечаю я со всем радушием, а сам гадаю: интересно, что он там прячет в рукаве?

* * *

Купаясь в лучах хорошо проделанной работы и яркого солнца над головой, мы с Флоренс идём обратно по набережной, подытоживая — в основном это делает она: если мы получим хотя бы четвёртую часть от запланированных дивидендов, то Орсону как московской марионетке в Лондоне почти наверняка крышка, и его грязным деньгам, рассованным по всему южному полушарию стараниями круглосуточной лондонской прачечной, тоже хана. О последнем Флоренс мечтала с особым упоением.

После долгих полуночных бдений, сопровождавших подготовку к сегодняшнему заседанию, всё кажется слегка нереальным, к тому же мы не завтракали, вот почему мы не спешим спускаться в подземку и вместо этого ныряем в паб, устраиваемся в уединённом закутке и берём рыбный пирог с бутылочкой красного бургундского — любимый напиток Стеф, о чём я, не в силах удержаться, сообщаю своей визави, а ещё они обе обожают рыбу. Пользуясь подходящим языком иносказаний, мы прокручиваем детали утренних процедур, которые в действительности были куда более затяжными и техническими, чем я это представил выше. Перси Прайс и самодовольный взломщик Эрик высказались по поводу таких моментов, как маркировка и мониторинг объектов наблюдения, прошивка обуви и одежды объекта, использование вертолёта или дрона. Обсуждали, как себя вести, если Орсон со своей свитой неожиданно вернётся домой, когда там ещё будет находиться команда тихушников. Ответ: человек в полицейской форме вежливо их известит, что поступило сообщение о проникновении в дом посторонних, поэтому, уважаемые дамы и господа, пожалуйте в наш микроавтобус на чашку горячего чая, пока мы закончим проверку.

— Ну что, дело в шляпе? — размышляет вслух Флоренс за вторым или третьим бокалом вина. — Мы в безопасности. Гражданин Кейн, вот и пришёл твой день.

— Ещё надо дождаться заключительной арии, — напоминаю я ей.

— Это ещё что за хрень?

— Подкомитет Казначейства. Без его благословения никуда.

— И кто туда входит?

— По одной шишке от Казначейства, Форин-офиса, Министерства внутренних дел и Минобороны. Плюс парочка кооптированных парламентариев, которые сделают то, что им скажут.

— А именно?

— Проштамповать документ — операция такая-то — и вернуть в Главный офис для запуска процедуры.

— По мне, так дурацкая потеря времени.

Мы возвращаемся подземкой в Гавань и узнаём, что Илья нас уже опередил и сообщил всем о великой победе нашей героини на утреннем заседании. Даже сварливый Игорь, шестидесятипятилетний литовец, выходит из своей берлоги, чтобы пожать ей руку, а заодно и мою, хотя в глубине души подозревает, что замена Джайлса — это происки русских. Я вхожу в свой кабинет, бросаю пиджак и галстук на спинку стула и нахожусь в процессе закрытия компьютера, когда звонит мой личный мобильник. Полагая, что это Прю, но слабо надеясь, что это всё-таки наконец-то Стеф, я запускаю руку в карман пиджака. Звонит Эд, и голос его звучит мрачно.

— Это вы, Нат?

— Удивительно, но факт. А вы, надо полагать, Эд? — Я сразу беру легкомысленный тон.

— Ага. — Долгая пауза. — Я по поводу Лоры. В понедельник.

Лора, напоминаю, его сестра, у которой проблемы с обучением.

— О’кей, Эд. Если у вас с ней дела, нет проблем. Сыграем в другой раз. Дайте знать, и я постараюсь выкроить время.

Только он звонит по другому поводу. С Эдом всегда так. Наберись терпения, и ты всё узнаешь.

— Ей нужен четвёртый.

— Лоре?

— Ну да. На корте.

— На корте. Вот как.

— Она помешана на бадминтоне. Хотя играет плохо. То есть вообще никак. Но большая энтузиастка.

— Я понял. Это хорошо. Так о каком четвёртом идёт речь?

— О миксте. С женщинами. Может, ваша жена сможет. — Хотя он знает её имя, почему-то ему трудно произнести его вслух. Я ему подсказываю: Прю. — Ага, Прю.

— Боюсь, не получится, Эд. Бесполезно даже спрашивать. По понедельникам у неё бдения с неимущими клиентами, вы забыли? Может, у вас на работе кто-то есть?

— He-а. Некого попросить. Лора правда рвётся. Ага. Тут мой взгляд падает на дверь из матового стекла, отделяющую меня от каморки Флоренс. Она сидит спиной ко мне и тоже выключает свой компьютер. Я вдруг замолчал, и она словно что-то почувствовала. Она поворачивается, смотрит на меня, потом встаёт, открывает стеклянную дверь и высовывает голову:

— Я вам нужна?

— Да. Вы умеете плохо играть в бадминтон?

Воскресный вечер накануне запланированного парного матча. Ещё один чудесный уикенд у нас с Прю после моего возвращения из Таллина. Реальность моего постоянного присутствия в доме нам всё ещё в новинку, и мы оба отдаём себе отчёт в том, что это дело тонкое. Прю любит возиться в саду. Я согласен стричь лужайку и таскать тяжести. Но больше всего жду момента, когда пробьёт шесть часов, чтобы принести ей джин с тоником. Работа её юридической фирмы по подготовке коллективного иска против крупной фармацевтической компании идёт полным ходом, чему можно только порадоваться. Несколько меньше меня радует известие, что наши утренние воскресные часы теперь будут отданы её «рабочим бранчам» с преданной командой, которая мне больше напоминает заговорщиков-анархистов, чем бывалых юристов. Когда я сообщаю об этом Прю, она разражается смехом: «Дорогой, ты попал в самую точку!»

Днём мы сходили в кино. Уже не помню, что смотрели, но нам понравилось. По возвращении домой Прю объявила, что мы должны вместе приготовить сырное суфле. Стеф называет его гастрономическим эквивалентом старомодных танцев, но мы-то получаем удовольствие. Я натираю сыр, а она взбивает в миксере яйца, слушая на полную громкость Фишера-Дискау.[7] Вот почему я не слышу попискивание рабочего мобильника, пока она не выключает миксер.

— Это Дом, — сообщаю я ей, на что она откликается гримасой.