Музыка под занавес - Иэн Рэнкин

— Я не совсем понимаю, — счел необходимым прервать ее Стахов, — какое отношение к расследованию имеют подобные вопросы. В настоящий момент я могу расценить их только как дымовую завесу, попытку отвлечь внимание… Как относилось наше правительство к присутствию Федорова в Шотландии, не играет роли. Главное в том, что именно здесь, в вашем городе, в вашей стране, он был убит, и мы вправе требовать всестороннего и тщательного расследования всех обстоятельств этого трагического происшествия. Эдинбург, к несчастью, не самый безопасный в мире город. Нам известно о случаях нападения на польских иммигрантов на национальной почве. Вспышки насилия иногда провоцирует даже символика не того футбольного клуба.

Ребус бросил на Шивон многозначительный взгляд.

— Дымовая завеса, говорите?.. — пробормотал он.

— Я говорю правду! — Голос русского дипломата задрожал, но он постарался взять себя в руки. — Консульство Российской Федерации настаивает, чтобы вы сообщали нам о ходе расследования убийства. Только в этом случае мы сможем уведомить Москву о том, что расследование было тщательным и беспристрастным. И только на основании этой информации наше правительство примет решение о дальнейших действиях.

Ребус и Шивон сделали вид, что обдумывают услышанное. Наконец Ребус пошевелился и сунул руки в карманы.

— Наше расследование, как вы понимаете, пока находится в самом начале, — сказал он примирительным тоном. — И на данном этапе мы не исключаем возможности, что на мистера Федорова напал не обычный преступник, а человек, руководствовавшийся какими-то иными мотивами. И этот человек мог быть членом местной русской общины. В консульстве, вероятно, имеются списки ваших соотечественников, которые в настоящее время живут или работают в Эдинбурге?

— Я продолжаю придерживаться мнения, инспектор, что Федоров стал жертвой вашей уличной преступности.

— На данном этапе расследования, — повторил Ребус как можно внушительнее, — было бы неразумно исключать какую-либо из версий.

— И подобный список нам бы очень пригодился, — добавила Шивон.

Стахов молча переводил взгляд с одного на другую, и Ребусу очень хотелось поторопить его с решением. Выбрав комнату номер три, они допустили только один серьезный просчет: здесь было дьявольски холодно. Русского от холода и промозглой сырости защищало толстое шерстяное пальто, но Шивон разве что зубами не стучала. Ребус только удивлялся, как это их дыхание не превращается в стылом воздухе в пар.

— Я постараюсь вам помочь, — проговорил наконец Стахов. — Но — quid pro quo[2]— за это вы должны держать меня в курсе событий. Договорились?..

— Оставьте нам ваш номер телефона, — предложила Шивон.

Русский принял ее слова за выражение готовности сотрудничать, но Ребус знал: это было все, что угодно, только не согласие.

Ребус вышел на улицу, чтобы перекурить и заодно взглянуть на шофера Стахова, а Шивон остановилась у стойки дежурного, где ее дожидалась небольшая посылка. Вскрыв конверт, она обнаружила внутри компакт-диск, на котором толстым черным фломастером было написано только одно слово: «Риордан». То, что вместо имени Федорова хозяин звукозаписывающей студии использовал свое, весьма красноречиво свидетельствовало о некоторых особенностях его характера.

Компакт-диск Шивон отнесла наверх, но там не нашлось проигрывателя, поэтому она отправилась на служебную автостоянку. В дверях участка она столкнулась с Ребусом.

— Стахова дожидался большой черный «мерседес», — сообщил он. — Парень за рулем был в темных очках и в перчатках. Ты куда?

Шивон объяснила, и Ребус сказал, что не прочь к ней присоединиться, хотя и добавил, что может «не выдержать испытания поэзией». В итоге они все же просидели в машине Шивон час с четвертью, включив двигатель (чтобы печка работала) и слушая компакт-диск. Чарльз Риордан записал все: обрывки чьих-то разговоров в публике, вступительное слово Абигайль Томас, получасовое чтение Федоровым стихов и последовавшую за ним импровизированную пресс-конференцию, в течение которой поэт отвечал на вопросы слушателей. Вопросы, впрочем, политики почти не касались. Но и когда стихли прощальные аплодисменты, микрофон Риордана остался включенным, продолжая ловить шарканье ног, скрежет сдвигаемых стульев и обрывки разговоров.

— Звуковой ландшафт Эдинбурга… У него это просто навязчивая идея, — заметила Шивон.

— Совершенно согласен, — кивнул Ребус.

Последней из услышанного была неразборчивая фраза, сказанная, по всей видимости, по-русски.

— Возможно, он говорит: «Слава Хрущеву, все закончилось», — предположил Ребус.

— Кто такой Хрущев? — спросила Шивон. — Партнер Джека Пэлэнса?

Само чтение стихов, впрочем, произвело на них сильное впечатление. Голос поэта то гремел, то понижался до интимного шепота, то плыл и баюкал, то поднимался подобно штормовому ветру. Некоторые стихи Федоров читал по-русски, некоторые по-английски, но, как правило, звучал оригинал, а потом — перевод.

— Все же по-английски он говорит скорее как шотландец, ты не находишь? — спросила Шивон, прослушав очередное стихотворение.

— Так может подумать только уроженец Англии, — парировал Ребус. Это была их старая шутка: «южный» акцент Шивон был постоянным объектом шуток Ребуса чуть не с того самого дня, когда они познакомились. На этот раз, однако, привычной пикировки не последовало.

— А это стихотворение называется «Раскольников», — сказала она в другом месте записи. — Я помню: Раскольников — герой романа «Преступление и наказание».

— Я прочел эту книгу, наверное, еще до того, как ты родилась.

— Ты читал Достоевского?!

— А зачем бы мне лгать в таких вещах?

— Тогда скажи, о чем эта книга.

— О чувстве вины. На мой взгляд, это один из величайших русских романов.

— А сколько еще русских романов ты прочел?

— Не важно.

Когда Шивон выключила сидиолу, Ребус повернулся к ней:

— Ты слышала запись, ты прочла книгу. Нашла ли ты хоть что-нибудь, что могло бы указывать на возможный мотив?

— Нет, — нехотя призналась Шивон. — Но я знаю, что ты думаешь — что Макрей будет и дальше считать убийство Федорова заурядным ограблением, которое плохо кончилось.

— Именно этого и хочется русскому консульству.

Шивон задумчиво кивнула:

— Пожалуй, ты прав. Этот… Стахов, он был как-то чересчур настойчив, когда пытался свалить все на уличную преступность. — Она немного помолчала. — Интересно все-таки, с кем именно Федоров успел перепихнуться перед смертью.

— Ты думаешь, это может оказаться существенным?

— Мы не узнаем до тех пор, пока… пока не узнаем. С моей точки зрения, наиболее вероятная кандидатка — Скарлетт Коулвелл.