Комната Вагинова - Антон Секисов

подобных материях, и его голос медленно отдаляется. Сеня обращает внимание, что к своему чаю Сергачев так и не притронулся.

Сеня встает и делает пару шагов в сторону двери, потом снова садится. Ему кажется, что у него не получится встать. В конечностях начинает покалывать, кончики пальцев немеют, а глаза закрываются сами собой. Глухой голос Сергачева доносится уже как будто из-под толщи воды. Сон накатывает на Сеню волнами — сон и легкая тошнота. Думая, что общается с Сергачевым во сне, Сеня говорит ему прямо:

— Нет у вас никакого похмелья. Вы только притворялись, что пили вчера. Но зачем?

Сергачев отвечает обеспокоенным тоном. Сеня вылезает из кресла, доходит до двери и принимается отпирать замки, но пальцы с трудом повинуются. Сергачев увещевает, кладет руку ему на плечо, Сеня ее стряхивает. Сеня видел много подобных сцен в фильмах, но еще больше — во снах. В них он спасается от маньяка, пытаясь как можно скорее открыть дверь, но дверь оказывается из желе или сахарной ваты, и он тонет, задыхается в ней — что-то в таком роде. На секунду возникает предчувствие, что сейчас Сергачев ударит Сеню чем-то тяжелым. И Сеня очнется спустя много часов на полу, связанный и проведет остаток дней, слушая стихи Сергачева.

Повернув голову, Сеня замечает на полке возле двери груду мелких вещей в глубокой посудине, и на самом верху этой горы лежит круглая черная крышка от чайника. Сене все-таки удается открыть дверь, он вырывается и бежит к себе, пробираясь сквозь сон, дважды чуть не упав. За спиной все время звучит обеспокоенное бормотание Сергачева. Сеня запирается в комнате и садится, привалившись спиной к двери. Он ненадолго отключается — может, на пару секунд или пару минут. Но когда приходит в себя, то слышит, как Сергачев говорит за дверью: «Некрофил! Вот вы кто — трупоед, некрофил!» В голосе Сергачева улавливается враждебная, злобная интонация — неприкрытая, вызывающая. Тут Сеня поневоле немного приходит в себя и пытается вслушаться.

Сергачев рассуждает о некрофилах, лобызающихся с костями третьесортных покойников. Под землей, соревнуясь с опарышами! Такова их, некрофилов, естественная среда — гниль и мерзость. Всего живого и настоящего они избегают. Вы избегаете! Боитесь того, с чем не можете справиться! О, трусливые черви! Бесталанные, обленившиеся. Прикрываетесь безопасными именами из прошлого, прячетесь у них за спиной! Вагинов — тоже мне, великий поэт! Ну и что нового предложил этот Вагинов? О какой революции в слове мы ведем речь?

Сеня осознает, что под трусливым ленивым червем подразумевается он, Сеня. А что Сергачев имеет в виду, когда говорит о костях третьесортных покойников? Работу над биографией Вагинова. А что он считает настоящим, живым? Свою поэзию. Найдя все неизвестные этого уравнения, Сеня опять засыпает. И сквозь сон повторяет как мантру: «Меня опоили». Зачем Сергачев его опоил? Почему вчера притворялся, что пьет алкоголь? Зачем украл крышку от чайника Лены? Сеня лежит неподвижно, спит тяжелым болезненным сном, наблюдая бегущую строку собственных мыслей. За непрозрачными шторами сгущается темнота, наступает не предсказанное синоптиками похолодание. Сеня мог бы спать так десять или даже двадцать часов, но что-то заставляет его резко очнуться. Он трет глаза и оглядывается. А потом слышит скрежет ключа в двери.

* * *

Нина быстро разочаровалась в так называемой вольной жизни. Вечеринки, концерты, ночные прогулки приводили только к изнеможению. Однокурсники откровенно посмеивались над этой вечно испуганной девочкой с козьей походкой. Нина бродила с потерянным видом от одной группы к другой, не решаясь заговорить. С Ниной никто не знакомился первым. Болезненно худенькая, большеголовая и угрюмая, она была загадкой, которую никто не хотел разгадать.

Нина долго пыталась понять, в чем проблема. Возможно, все дело в родовой травме: из-за нее блокировался участок мозга, ответственный за нормальные человеческие коммуникации. Или за годы затворничества у Нины атрофировались все социальные навыки и потребности? А может, Нина просто была такой: родилась социофобкой и мизантропкой?

На втором курсе у нее появился бойфренд — Леонтий. Пожалуй, бабушка даже могла бы его одобрить. Скромный, затравленный, краснеющий в присутствии взрослых. Леонтий был похож на идеального бойфренда Нины из будущего. Образ, который рождался из книг Кафки и Достоевского. Нервный юноша с болезненным интересом к могилам и ночным прогулкам по кладбищам, к балансированию на краю крыш. Леонтий произносил длинные сбивчивые монологи о загробных мирах. Они расстались из-за того, что Леонтий просто перестал отвечать в соцсетях и заблокировал ее номер. Позже Леонтий стал крупным чиновником в администрации Петербурга.

Следующий парень Нины Гриша был похож на Есенина с лубочных картин, где тот обнимает березку. Точнее, на его костлявую версию: Есенина, которому березка не придает сил, а из которого выпивает все соки. Гриша — известный каждому парень с гитарой, который поет по ночам. Бабушка Нины сразу сдала бы такого в милицию. Вспоминая о Грише, Нина из раза в раз видела одну и ту же картинку: Гриша с гитарой на подоконнике, артистично курящий, позирующий. Нина не помнит о Грише чего-то конкретного: ни одной его реплики, действия. Она просто бесконечно ходила за ним по прокуренным комнатам, пытаясь взять его за руку, но рука ускользала.

Гриша погиб в девятнадцать из-за несчастного случая. Это произошло на даче друзей. Для Нины это был первый выезд на дачу со сверстниками — она не знала, как должны выглядеть такие мероприятия, и рассудила, что все развивается по стандартной схеме. На даче друзей не было никаких шашлыков и вообще еды — только ящики водки и огромный арбуз, который накачивали водкой из шприца. Водка в бутылках, стаканах и кружках, в рюмках, пиалах и других емкостях, водка в арбузных ломтях, на скатерти, в лужицах под столом, в миске дворовой собаки. Никто ничего не говорил, все молча употребляли водку в различных видах. Остервенелые лица, бледно-красные выпученные глаза, тощие кривые березки, черные кусты, похожие на волосы, — все водянистое, как будто покрытое слоем соплей, и вообще, чувство такое, что действо происходило внутри большой носоглотки. Из колонки трещала «Гражданская оборона». Нина еще не знала, что так выглядят типичные русские дионисии — страшные и одновременно чудовищно скучные. Невыносимые для внешнего наблюдателя, но осмысленные, сакральные для участников. Нина сразу же напилась и легла на веранде. О дальнейшем узнала наутро, уже в пересказе.

Пьянка быстро переросла в состязание смертников. Сокурсник Коля положил на макушку перезревшее яблоко, а кто-то стрелял по нему из ружья, не попав ни в Колю, ни в яблоко. Кто-то забрался на крышу и