Ложная память - Дин Кунц

Дасти про себя восхищался тем, что этот хрупкий ребенок (он, несмотря ни на что, не мог воспринимать его иначе), обиженный жизнью, находящийся под пагубным гнетом своих собственных нездоровых склонностей и пристрастий, оказался в состоянии так глубоко и надолго сосредоточиться, чтобы выполнить эту сложную работу.

— Папаша моего папаши, полковник Фарнер, уже давно покойник, — продолжал Скит. — А Луанна, его мать, еще жива. Ей семьдесят восемь лет, и она живет в Каскаде, это штат Колорадо.

— Твоя бабушка, — задумчиво сказал Дасти.

— Еще три недели тому назад я не знал о ее существовании. Зато с тех пор уже дважды говорил с ней по телефону. Знаешь, Дасти, она кажется по-настоящему милой. Когда единственный сын отрезал их от себя, это разбило ей сердце.

— Но почему он это сделал?

— Из-за политических убеждений. Не спрашивай меня, что это значит.

— Он меняет свои убеждения чаще, чем носки, — сказал Дасти. — Тут дело в чем-то другом.

— Но Луанна ни о чем другом не говорит.

Гордость достигнутым, которая на некоторое время дала Скиту силы выпрямиться и оторвать подбородок от груди, быстро оказалась исчерпана. Вновь расслабившись, он съехал вниз по спинке сиденья и забился, как черепаха, в панцирь из своей измятой, промокшей под дождем одежды, пара и запаха влаги, которые исходили от нее.

— Ты не можешь позволить себе еще раз устроить для меня все это, — сказал Скит, когда Дасти заворачивал на стоянку около клиники «Новая жизнь».

— Не волнуйся об этом. У меня есть договоренность о двух серьезных работах. Кроме того, Марти выдумывает множество кошмарных смертей для орков и тому подобных монстров, а это принесет хорошенькую кучку долларов.

— Я не знаю, смогу ли выдержать эту программу еще раз.

— Сможешь. Ты сегодня утром спрыгнул с крыши. Да, черт возьми, пройти курс лечения в реабилитационной клинике для тебя должно быть не труднее, чем съесть пирожок.

Частная клиника располагалась в здании, которое очень подошло бы в качестве штаб-квартиры преуспевающей компании мексиканских ресторанов быстрого питания. Это была двухэтажная гасиенда[11]с крытой арочной галереей на первом этаже и закрытыми балконами на втором, чересчур аккуратно украшенная королевскими фиолетовыми бугенвиллеями, упорядочение закрепленными на колоннах и поперек сводчатых проходов. Совершенство формы подчеркивалось здесь так настойчиво, что в результате получился совершенно игрушечный диснеевский замок; казалось даже, что все здесь, от травы до крыши, вырезано из пластмассы. Здесь даже грязный дождь мерцал, словно мишура.

Дасти остановил машину возле тротуара на площадке, предназначенной для прибывающих пациентов. Он выключил «дворники», но двигатель все еще продолжал работать.

— Ты рассказал ему о том, что узнал?

— Ты имеешь в виду моего доброго старого папочку? — Скит, закрыв глаза, помотал головой. — Нет. Хватит и того, что я сам об этом знаю.

По правде говоря, Скит и сейчас боялся профессора Колфилда, урожденного Фарнера, не меньше, чем прежде, когда был ребенком, — и, возможно, имел для этого достаточно веские основания.

— Каскад, штат Колорадо, — повторил Скит. Он произнес эти слова так, словно это было волшебное царство, обитель волшебников, грифонов и единорогов.

— Ты не хочешь поехать туда и познакомиться со своей бабушкой?

— Слишком далеко. И слишком трудно, — ответил Скит. — Я же теперь не могу водить машину. — Из-за многочисленных нарушений правил движения у него отобрали водительские права, и теперь он каждый день ездил на работу вместе с Пустяком Ньютоном.

— Послушай, — продолжал Дасти, — ты пройдешь курс, а потом я отвезу тебя в Каскад, чтобы ты смог увидеть свою бабушку.

Скит открыл глаза.

— Э, нет, парень, это опасно.

— Так ведь я неплохой водитель.

— Я хочу сказать, что люди всегда подводят. Кроме тебя и Марти. И Доминик. Она никогда не подводила меня.

Доминик была его сводной сестрой по матери от ее первого мужа. Она страдала от рождения болезнью Дауна и умерла в младенчестве. Никто из них никогда не видел ее, хотя Скит время от времени посещал ее могилу. Он называл ее «та, что вовремя смылась».

— Люди всегда подводят, — сказал он, — не следует ожидать от них слишком много.

— Ты сказал, что по телефону она показалась тебе милой. И, судя по всему, твой папаша презирает ее, а это хороший признак. Чертовски хороший. Кроме того, если она вдруг окажется чертовой бабушкой, то я буду там с тобой и перешибу ей копыта.

Скит улыбнулся. Он задумчиво смотрел сквозь залитое дождем ветровое стекло, но не на тот пейзаж, что разворачивался перед ним, а, вероятно, видел перед собой идеальный образ Каскада, штат Колорадо, который уже успел нарисовать в своих мыслях.

— Она сказала, что любила меня. Никогда не видела, но сказала, что это все равно.

— Ты ее внук, — сказал Дасти, выключая двигатель.

Глаза Скита, казалось, были не только отекшими и налитыми кровью, но и воспаленными, словно он видел слишком много того, что причиняло ему боль. Но улыбка на бледном, как снег, потерянном и изможденном его лице была теплой.

— Сводный брат считается половиной брата. А ты — целых полтора брата.

Дасти положил ладонь на тощий загривок Скита и притянул его к себе, пока они не соприкоснулись лбами. Так они просидели некоторое время, бровь к брови; ни один из них ничего не сказал.

Потом они вышли из фургона под холодный дождь.

В приемной доктора Марка Аримана стояла пара полированных кресел из драгоценной сикоморовой древесины с черными кожаными сиденьями. Пол был из черного гранита. Такими же были и два приставных столика, на которых лежали пухлые экземпляры «Архитектурного обозрения» и «Ярмарки тщеславия». Стены гармонировали с медовым цветом сикомора.

Из произведений искусства помещение украшали лишь две картины в стиле «арт деко» — ночные городские пейзажи, напоминающие о ранних работах Джорджии О'Кифф.

Благородный стиль помещения оказывал удивительно успокаивающее воздействие. Как всегда, Сьюзен явно полегчало после того, как она переступила через порог приемной. Впервые начиная с выхода из квартиры она не испытывала потребности опираться на Марти. Она подняла голову, отбросила капюшон плаща и сделала несколько глубоких медленных вздохов, как будто только что вынырнула из глубин холодного озера.

Что удивительно, Марти тоже почувствовала определенное облегчение. То беспокойство, что волнами накатывало на нее и, похоже, не было связано с каким-либо определенным источником зла, несколько ослабло после того, как за подругами закрылась дверь приемной.