Падение Стоуна - Йен Пирс

— Ты что-нибудь о ней знаешь?

— Венгерская графиня, по-моему. А кто что-либо знает о венгерских графинях? Полагаю, за душой ничего, кроме имени, но имя весомое. Замок где-то в Трансильванских горах?

— А они разве в Венгрии?

— Кто знает? И кого это заботит? Однако картина складывается.

— Ну, а Рейвенсклифф?

Он пожевал губами.

— Безупречно учтив, но притом несколько пугающ. Всегда такое выражение, будто он предпочел бы не быть тут. Редко где-либо показывался и чаще уходил при первой возможности. Его жена не очень жаловала общество Сити, насколько я понимаю.

— Значит, не слишком видная фигура?

— О Господи, как раз да. Он был крайне влиятелен. Вот почему, когда он умер, вспыхнула такая паника.

— А была паника? Я ничего не заметил.

— Естественно. Ты же на подобное внимания не обращаешь. Но она была. Это же очевидно.

— Почему очевидно?

— Да ведь первое, что приходит в голову, когда такой человек падает из окна, а не прыгнул ли он? Тебя охватывает тревога, что все его инвестиции прогорели. Ну, и люди кидаются сбывать свои акции. На всякий случай.

— «Инвестиционный траст Риальто», — сказал я с гордостью.

Лейтон кивнул.

— И его инвестиции. Что, если он покончил с собой из-за того, что «Риальто» весь в долгах? Такое случалось и будет случаться. А потому, едва слухи поползли…

— Люди начали продавать.

— Снова в точку. Но вот что странно. Акции не слишком упали в цене. Покупатели появились даже прежде слухов, забирали каждую предложенную акцию и поддерживали их цену. Мы здорово потрудились для «Консолидированного банка» в Манчестере. Хотя не знаю, для кого они покупали.

— И?

— Если ты выставляешь что-нибудь на продажу, но никто этого не берет, ты начинаешь снижать цену, пока не найдешь покупателя, верно? Никто не станет покупать акции компании, которая, возможно, разорена, так что котировочная цена пойдет прахом. Если же, с другой стороны, имеется покупатель, цена стабилизируется. Никакой паники. Владельцы акций успокаиваются и перестают выбрасывать их на рынок. Понимаешь?

Я кивнул.

— Что до «Риальто», цена, конечно, была очень низкой.

— Почему «конечно»?

— Как и у всех компаний, производящих вооружение, — сказал он задумчиво. — Правительство не покупает. Переживает трудные времена. Как бы то ни было, суть в том, что внезапно Биржу заполнили толпы покупателей. Акции взлетели, только вообрази. Вопрос в том, кто покупал. Кто-то знающий что-то — но вот что? Провалиться мне, не понимаю. А позднее на рынок вышел «Кейзеноув», представляя «Барингса». И странность в том, что «Барингс» покупает на собственный счет.

— Что это значит?

— Покупает для себя, не для клиента. Так мне сказали. Суть в том, что они не пытались делать деньги. Они покупали по полной цене. А кто когда-нибудь слышал про банк, не пытающийся делать деньги? Разве что они оказывали услугу кому-то.

— А когда точно это происходило?

— Когда умер Рейвенсклифф.

— Нет, я имею в виду точную дату. День, когда он умер, или день, когда известие об этом появилось в газетах?

— В газетах ничего не было. Только два дня спустя.

— Что произошло бы, если бы известие появилось сразу же? Через несколько часов после его смерти?

— Усиленная продажа, предположительно без вмешательства подготовленных покупателей. Обрушение цены акций. «Траст», возможно, был бы вынужден продавать имеющиеся у него акции других компаний, что привело бы к общему обрушению рынка.

— А это плохо?

Лейтон вздохнул:

— Да уж.

Я обдумал услышанное. В какой-то мере объяснение задержки оповещения о смерти Рейвенсклиффа. Во всяком случае, одно из возможных объяснений. Сокрытие произошедшего означало, что у друзей Рейвенсклиффа было время подготовиться. Очень хорошо.

— Ты когда-нибудь слышал про человека по имени Генри Корт?

Лейтон секунду хмурился в недоумении, потом покачал головой.

— Кто-то в Сити?

— Не знаю. Просто слышал эту фамилию. Не важно.

Я расстался с ним, когда он заказывал еще пива и пирог со свининой, и отправился поразмыслить. Я накапливал информацию, но пока она мало что давала. Рейвенсклифф умирает, некие люди, обладающие достаточной властью, задерживают разглашение известия об этом: маклеры принимают меры, чтобы оборвать натиск на компанию Рейвенсклиффа; к чему, возможно, причастно министерство иностранных дел, Форин оффис. Последнее в накопленной информации было наиболее любопытным. Во всяком случае, только так я сумел расшифровать Ф. О. Все прочее было именно тем (полагал я), чего следует ожидать от Сити.

Спал я в эту ночь не так крепко, как всегда; я осознавал, что продвигаюсь любительски, наугад, толком не понимая, что я, собственно, делаю. Я злился на себя: хоть занимался я этим лишь несколько дней, мне следовало быть организованнее, чувствовал я. Более деловым в честь предмета моих розысков. Перед тем как наконец уснуть, я принял решение начать все с начала и более подробно расспросить леди Рейвенсклифф. Она ведь должна была знать его лучше, чем кто-либо еще.

Я сознавал, что пытаюсь заниматься совсем разными вещами одновременно. Официально я писал биографию финансиста; неофициально мне было поручено разыскивать неведомого ребенка, а кроме того, еще более неофициально — расследовать смерть Рейвенсклиффа, чтобы выяснить, как она повлияет на судьбу «Кроникл». А это требовало постоянно держать в уме, чем я конкретно занимаюсь в каждый данный момент.

Утром я послал записку леди Рейвенсклифф с просьбой о встрече, а другую — мистеру Ксантосу с такой же просьбой, после чего отправился посетить семейного поверенного.

Мне следовало бы догадаться, что Рейвенсклифф не стал бы пользоваться услугами солиситера диккенсовского толка, а они в те дни были не такой уж редкостью. Старый клерк, письменные столы коричневого дерева, стаканчики хереса или портвейна и успокоительная беседа в окружении множества тщательно рассортированных папок и архивных картонок. Нет, Рейвенсклифф ценил динамизм, продуктивность, и его солиситер соответствовал его вкусам. Мистер Гендерсон был молод для своих обязанностей — лет тридцати пяти, и, на мой взгляд, излишне самоуверен и самодоволен. Из тех, кто отлично учился в школе, никогда не нарушал никаких правил и был любимчиком учителей. Из тех, кто намеревался преуспеть в жизни и кто в результате никогда не спрашивал себя, а стоит ли оно того. Мне он не очень понравился, а он держался со мной без особого уважения. Графина с хересом мое присутствие не потревожило.

Тем не менее я был представителем самой ценной его клиентки и занимался тем, чего сам он сделать не мог. Он оформлял трасты и служил посредником. Розыски незаконнорожденных детей были абсолютно вне сферы его деятельности. В процессе нашего разговора я улавливал намеки на неподобающее любопытство, словно внезапно чуть-чуть зашевелился какой-то давно погруженный в спячку бесенок, погребенный глубоко в недрах его упорядоченной жизни. Быть может, на самом-то деле он хотел обстреливать учителей чернильными пульками, но так никогда и не осмелился.