Ящик для письменных принадлежностей - Милорад Павич

А ее старшая сестра Анастасия все это время сидела в своей комнате с четками в руках и слушала. Но и она не могла меня обмануть. Я тогда была молода, и мои чувства были чуткими, как борзые. Четки ей нужны были не для молитвы. Поэтому она никогда и не носила их в церковь. Она сидела в темноте и, перебирая четки, вспоминала всех своих возлюбленных, тех, что остались в Италии. Каждая янтарная бусина носила какое-нибудь имя. Имя одного из ее любовников. А у некоторых имен пока не было. Они ждали имен, которые должно было подарить им будущее. И надо сказать, ждали недолго. Да это и неудивительно. Глаза у Анастасии были как два перстня. Тогда я еще прислуживала не ей, а мужу моей госпожи, господину Медошу, но все знают, что было потом.

– Я не знаю. Расскажите.

– Госпожа Катена, мать Тимофея, погибла на дуэли.

– На дуэли! Во второй половине двадцатого века? С кем?

– С другой женщиной, которая хотела отнять у нее любимого.

– Господи Боже! А известно ли что-нибудь об этой другой женщине?

– Конечно известно, ты носишь ее серьги, так что опять все остается в семье. И раз уж обе они давно покойницы, об этом можно теперь рассказать…

РАССКАЗ СЛУЖАНКИ СЕЛЕНЫ

Как я уже сказала, другой женщиной была барышня Анастасия, старшая сестра госпожи Катены. Ее портрет ты видела наверху, на лестнице, с правой стороны. Господин Медош, отец Тимофея, не устоял перед чарами этой красавицы, которая как в черной постели спала на своих волосах цвета воронова крыла…

Судя по всему, между господином Медошем и его свояченицей существовал тайный способ общения, и общались они с помощью блюд, которые подавались на ужин. Каждый день Анастасия распоряясаласъ о том, что приготовить, и эти кушанья, которые я готовила под ее неусыпным наблюдением, были чем-то вроде любовного послания, которым она сообщала господину Медошу, что именно разыграется в ее спальне сегодня вечером, если он там появится. Трудно сказать точно, но можно предположить, что суп из пива с травами сулил один вид наслаждений, зайчатина в соусе из красной смородины – другой, третий – вино, настоянное на фруктах. Ужин был для них чем-то вроде любовного письма. Глаза господина Медоша светились особым светом, когда я по распоряжению госпожи Анастасии подавала устрицы St. Jacques, приготовленные с грибами. Что после таких ужинов происходило в постели Анастасии, я, разумеется, отгадать не могла, однако Кате-на была в полном отчаянии, от ревности она за одну ночь поседела, и вот так, с седыми волосами, она позировала для портрета, когда уже была беременна Тимофеем…

Но человек в своих снах ходит по грязи ровно столько, сколько он ходил по грязи и наяву. Когда подошло время рожать, господин Медош отослал свою жену в Сараево, где в то время жил ее отец. После того как родился Тимофей и госпожа Катена вернулась в постель к мужу, можно было бы ожидать, что его страсть к свояченице умрет, как и многие другие страсти в человеческой жизни. Однако связь между господином Медогием и Анастасией не прекратилась.

Госпожа Катена была сильной и энергичной женщиной. Чтобы защитить свою семью, она решилась на отчаянный шаг. Как-то раз, когда Анастасия заказала на ужин устриц St. Jacques, не зная, что господина Медоша не будет в тот вечер в Которе, Катена вместо устриц вынесла и поставила на стол ларец с семейными пистолетами, мужа. Зарядила оба и открыто предложила сестре выбирать: или та этой же ночью немедленно и навсегда покинет Котор и оставит ее семью в покое, или на утренней заре они выйдут на дуэль. А дуэли эти еще в мое время из моды вышли, даже между мужчинами. Тем не менее госпожа Катена захотела решить дело дуэлью с собственной родной сестрой…

Анастасия смерила Катену взглядом своих прекрасных неподвижных глаз и тихо спросила:

– А почему утром? – После чего громко добавила: – Бери пистолеты и марш на берег!

Тогда я была уже в услужении у Анастасии, и мне пришлось вопреки своему желанию присутствовать на дуэли.

К морю мы спустились через Мусорные ворота. Старую саблю, которую мне было приказано снять в доме со стены, я воткнула между двумя камнями на берегу и повесила на нее фонарь. Дул «юго», ребристый южный ветер, то горячий, то холодный, он дважды гасил огонь. От шума дождя и прибоя ничего не было ни видно, ни слышно. Они взяли пистолеты, повернулись спиной друг к другу и к фонарю, а мне пришлось считать, пока они не сделают десять шагов. У них было право обменяться по очереди двумя выстрелами. Первой стреляла госпожа Катена и промахнулась.

– Целься получше, в следующий раз я не промажу! – прокричала она сестре сквозь ветер.

Тогда Анастасия выпрямилась в полный рост и медленно повернула ствол пистолета к себе. Замерла на мгновение, потом поцеловала пистолет в отверстие ствола и выстрелила в сестру. Она убила ее на месте. Этим поцелуем.

Дело удалось замять, выдав его за несчастный случай. Мы перенесли тело в дом и объявили, что пистолет выстрелил, когда госпожа чистила старое оружие своего мужа. Надо ли говорить о том, как воспринял все это господин Медош. Сначала он не мог вспомнить, где у него рот. Потом махнул рукой и сказал:

– Преступление совершено в день, когда дул «юго». Даже суд в таких случаях назначает вполовину меньшее наказание.

Уж не знаю, что он чувствовал, а может, просто вообразил себя молодым, но только он переступил через эту кровь и помирился со свояченицей. Да и что ему оставалось делать? Мы – и он, и я – молчали из-за ребенка. Считалось, что после гибели Катены все заботы о нем взяла на себя ее сестра, поэтому она и осталась в доме Врачена. Она и правда воспитала Тимофея. Когда все они покинули Котор, барышня Анастасия, взяв мальчика с собой, вернулась к своему отцу. Она заменила ребенку мать. Они вместе жили в Италии до тех пор, пока мальчик не подрос и господин Медош не забрал его к себе в Белград. Тимофей тяжело пережил эту разлуку и, думается мне, все еще страдает из-за нее…

Говорят, - закончила рассказ старая служанка, – что ненависть живых превращается в любовь умерших, а ненависть мертвых в любовь живых. Не знаю. Одно знаю: чтобы быть счастливым, нужен дар. Для счастья нужен слух, как для пения или танцев. Поэтому я думаю, что счастье передается по наследству и его можно завещать.

– Это не так, – резко возразила я, – счастье не передается по наследству, его нужно строить: камень на камень. Впрочем, гораздо важнее то, как ты выглядишь, а не то, счастлив ли ты…

3

На следующий день я обнаружила в одном из выдвижных ящиков пару шелковых перчаток, причем в одной из них оказался флакончик с ароматическим маслом. На пузырьке было написано что-то непонятное: "Io ti sopravivro!"

– "Я переживу тебя!" – перевела мне Селена надпись на флакончике.

Понюхав, я узнала этот запах, так иногда пахло от Тимофея. И он, и тетка Анастасия пользовались одними и теми же духами. Я ничего ему не сказала. Но он, казалось, что-то почувствовал: