Каждый мародер желает знать… - Саша Фишер

И мы неспешно направились в сторону гостиницы.

Я проснулся с ощущением, что моя голова треснула по всем швам. И поднять ее с подушки — это отдельный квест, достойный увековечивания на каких-нибудь скрижалях наравне с подвигами Геракла. С чего это я вообще вчера так напился?

Я прикрыл глаза и попытался вспомнить ночные события. Вот мы с Брюквером сложили его хлам в хлипкий сарай неподалеку от стоянки цеппелина. Вот пробрались в его огромный гостиничный номер. Кажется, ему здесь отведена половина всего второго этажа. Потом Брюквер отправил меня в ванну, смывать мои последние приключения, а то «воняйт просто ужас!»

А сам в это время клинкнул заспанного мужичка из обслуги. И когда я выбрался из ванной, завернутый в здоровенный гостиничный халат, на столе уже было одно сплошное благолепие — закуски горой, разномастных бутылок — с десяток. На любой, так сказать, вкус.

Я застонал и попытался подняться с кровати. Смертельно хотелось пить, а ближайшая емкость с жидкостью стояла на столе. И чтобы до нее дотянуться, нужно было принять вертикальное положение и аккуратненько, по стеночке...

Кажется, этой ночью я узнал парочку важных вещей. Я помню, что еще думал, что надо обязательно это запомнить. Теперь осталось понять, о чем шла речь. И не была ли важность этой информации следствием выпитой травяной настойки. Сразу после какого-то замечательно вкусного ликера из лесных ягод...

Брюквер не знает немецкого! Я поставил наполовину опустошенный графин на место и отдышался. Это открытие я совершил еще в самом начале нашей «вечеринки», когда попытался поболтать с ним на языке Гете, а он меня не понял совершенно.

Интересно, это была та самая вещь, которую я пытался не забыть?

Вря ли...

Так, что там было дальше?

С каждым выпитым глотком акцент Брюквера становился все менее заметным. Я еще удивился этому феномену и подумал, может это я привык к его манере разговора настолько, что перестал замечать дефекты речи?

Нет, не то... Мы что-то обсуждали такое... Техномагическое. Он мне рассказывал, как осваивал техномагию путем проб и ошибок, и что без настоящего учителя это чертовски трудно.

Хм. Значит, в принципе, это возможно...

Но это все еще было не то... Я должен вспомнить что-то другое. Давай, Лебовский, напряги свои заржавевшие от чрезмерного количества бухла мозги! Ты сможешь. У тебя получится. Давай же, думай, кусок мяса!

Демидов! Мы вчера точно говорили про Демидова!

Я сболтнул что-то про Стаса, а он сказал, что гений среди этих расфуфыренных пижонов был только один. Остальные просто торгаши. И этот единственный гений, конечно же, Панфил. И он, Брюквер, сделал этот вывод, потому что любит пастись на его свалке возле Белобородово... «Там такой приметный распадок с корявой сосной, с одной стороны обожженной молнией, ни с чем не перепутаешь!» — сказал он. А раз есть свалка, значит и лаборатория где-то неподалеку... Распадок и корявая сосна.

Это уже что-то. Ориентир, можно сказать. А то пока вся эта история с «ребята, мне надо найти лабораторию моего прапрадеда, который жил вроде бы в Белобородово, но это неточно» звучала чем-то не очень реальным.

Я осмотрелся. Честно говоря, я не очень запомнил, как именно я вчера «отходил ко сну». Но в целом, увиденное порадовало. Брюквер выделил для моей охрененно важной персоны отдельную спальню. Никакой особенной отделкой комната, конечно, не блистала, но все необходимое здесь было — кровать с относительно чистым и новым бельем, стол, с графином воды, и даже шкаф. Одежда моя была развешана на спинках стульев, что тоже было предусмотрительно. Пока я спал, она практически просохла. Правда, внешний вид костюма представлял собой... гм... довольно жалкое зрелище. Вообще, если его как следует постирать и зашить прорехи, то он даже станет весьма презентабельным на показе мод среди бомжей...

Ладно, что уж есть. Сегодня как раз суббота, на Толкучем рынке аншлаг, так что отличный повод прибарахлиться чем-нибудь новым. И более подходящим для будущей экспедиции, где явно придется не фланировать с гордым видом по чистым и прямым улицам.

Распадок и корявая сосна...

Я быстро натянул на себя одежду, периодически морщась от накатывающей головной боли. Внутренний голос ныл на заднем плане и вносил в повестку дня очень ценные предложения насчет избегания резких движений и еще пару часиков поспать. Но слушать я его не стал. Нефиг делать — проспать все выходные. А у меня, на самом деле, куча дел.

Брюквера я нашел безмятежно дрыхнущим в гостиной его огромного номера. На диване. Вместо одеяла он использовал сдернутую с окна штору. Кажется, мы где-то к утру поспорили, как именно наматывается римская тога, и использовали эту самую штору как наглядное пособие.

Будить своего спасителя я не стал. Тихонько прокрался к выходу и неспешно пошагал к воротам. Морщась от яркого солнца и изо всех сил стараясь игнорировать то подступающую тошноту, то приступы головной боли. Терпи, Лебовский, фигли. Брюквер тебя, можно сказать, от позора спас, нельзя было отказываться с ним пить.

До особняка Егорова я добрался примерно через час. Но дома там никого не оказалось. И я никакого представления не имел, где именно мои друзья изволят быть. Проще всего было найти Гиену. Его устрашающая внешность пользовалась спросом среди владельцев кабаков, так что он практически сразу устроился в «Кобылий доктор» вышибалой. Он открывался для публики обычно после обеда, но сегодня была суббота, базарный день, так что скорее всего, начало рабочего дня передвинули на пораньше. Где конкретно носило Бюрократа, хрен его знает. Может, он продолжал таскаться следом за Стасом, а может его взял в оборот Гезехус. Они должны были вчера встретиться, так что... А Натаха... Насколько я знал, она не торопилась к кому-нибудь наняться, занималась всякими мелкими домашними делами и изучала город. Может быть, и сейчас она гуляет по улицам, запоминая перекрестки и прикидывая возможные проходные дворы и сквозные проходы между улицами.

Не особо расстроившись, я направился на Толкучий рынок. Тем более, что все равно собирался прикупить себе всяких шмоток. Давно уже пора обзавестись модными в этих местах штанами-карго, кирзачами и штормовкой.

Шум Толкучего рынка было слышно чуть ли не от самого дома. Там играла вразнобой музыка, периодически раздавались взрывы воплей и оваций, какие-то азартные выкрики, свист и все прочие разновидности шума толпы, которая наблюдает за каким-то зрелищем.

«Ах вот оно что!» — подумал я, вывернув на базарную площадь. На помосте выстроился ряд угрюмых людей разной