Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров - Жеральдин Бегбедер

Сворачиваем направо, едем по земляной дорожке между складами, теперь лимузин движется к зданию из красного кирпича, рядом с которым — цистерна для воды. Явно самое изолированное строение на всей территории. Идеальное место, чтобы избавиться от наших тел, провоцируя появление в «Libération»[44] заметки под жирным заголовком.

Шофер с бритой башкой и бандитской физиономией останавливает машину.

— Приехали, — говорит он.

— Ну и какого черта? — говорит Ален.

— Nema problema, nema problema, — говорит Большой Босс. — Скажи своему дружку, что психовать ему нечего. Никаких проблем.

— Никаких проблем, — перевожу я Алену. — Пошли?

За дверью — занавеска, похоже, из сетки какой прикрывают строящиеся дома. Большой Босс театральным жестом отодвигает ее, и перед нами… глюк из глюков, перед нами — сверхмодный ресторан в стиле хай-тек!

— А это еще что такое?! — восклицает Ален.

В холле нас окутывает тихая нежная музыка, мы проходим через пустой зал площадью не меньше восьмисот квадратных метров — столы, столы, столы, и все накрытые, — мы минуем оранжерею, где собраны деревья всех стран мира, за ней опять идут столы, но компьютерные, и на каждом по iMacʼy затем — библиотека, за библиотекой — увешанная ткаными восточными коврами угловая гостиная с большими мягкими кожаными диванами. В глубине гостиной гигантская позолоченная рама размером примерно в полстены — это окно. За стеклами видны подсвеченные снизу умело размещенными прожекторами металлические конструкции разрушенного склада. Прямо под рамой, на красной кушетке, сварганенной то ли в форме верхних губ, то ли в форме нижних (каждый понимает в меру своей испорченности), — Мирослав и незнакомый мужчина. Седые волосы, седые же длинные усы, подкрученные, как носят сербские крестьяне, надвинутая на лоб зеленая фетровая шляпа, традиционный крестьянский кафтан, под ним белая рубаха со стоячим воротничком, очень короткий, весь расшитый жилет, шаровары, на ногах ораnkе — такие завязывающиеся на ремешки чуть ли не до колен легкие кожаные сандалии с задранными носами. Все вместе впечатляет: незнакомец — вроде символической метафоры, в которой объединены прошлое и будущее Сербии. Наверное, хозяин здешних мест.

Мирослав делает нам знак подойти, и мы все начинаем обниматься: Мирослав, Francuzi, Большой Босс, который попутно всех со всеми знакомит, человек с подкрученными усами — оказывается, да, владелец ресторана. Он много чего слышал о Francuzi… он великий сербский актер, уточняет Мирослав, очень, очень знаменитый, у него есть даже свой театр — тут же, на верхних этажах. Вот именно, настоящий театр со сценой и зрительным залом, и публика у него своя, добавляет качок.

— Скажи, это он своим актерством столько бабок наварил или как? — шепчет мне на ухо Ален.

Официант приносит ведро со льдом и со всем что положено внутри. Большой Босс снова заводит песню о Хеди Ламарр, о Фредди Крюгере, о Джоди Фостер, о разнообразных проектах финансирования, и хозяин здешних мест, поглаживая седые усы, чрезвычайно внимательно слушает. Можно подумать, он тоже хочет вытащить чемодан с баксами, но нет — он довольствуется информацией о своих особых и исключительно подходящих к случаю связях в политических кругах, о приятеле тоже актере, ставшем нынче министром культуры… Да-да, ничем нельзя пренебрегать, все может пойти на пользу.

Вдруг Мирослав покидает нас, чтобы позвонить каким-то таинственным гостям, которые, скорее всего, заблудились, потому что найти это место в темноте непросто, надо его знать, а у меня мелькает мысль, на кой черт нужен пустой ресторан, которого никто не знает.

Оборачиваюсь на голос Мирослава:

— Вот и они!

Явившаяся из-за сетчатой занавески группа таинственных гостей направляется к нам. Впереди гарцует наша приятельница, актриса, которая снимается сейчас в фильме о балканской сети проституции, увидев нас, Стана на секунду замирает, ах, какой сюрприз, просто глазам своим не верю, жесты у нее, как у старой куклы, у которой разболтались ручки-ножки.

Мы познакомились с ней несколько лет назад, на сборище, где встречали Новый год по юлианскому календарю. Тогда она училась на археолога. Стана — очень красивая девушка со светлыми волосами и миндалевидными голубыми глазами, у нее высокие скулы и пухлый рот. Она миниатюрная и всегда — как натянутая струна. Энергия у нее бьет через край, это забавно, но тем не менее обещает — вкупе с немереными амбициями — блестящее будущее. В ее принадлежащей к среднему классу семье две девочки, она — старшая. Она очень похожа на отца, белградского врача, и тот обожал дочку — еще бы, вся в него, такая же воинственная. Доктор никогда не ладил с депрессивной женой и перенес всю любовь и нежность, на какие был способен, на свою старшенькую, балуя ее без меры. Незадолго до войны, следуя папиным советам и пользуясь папиным кошельком, Стана отправилась в Париж изучать археологию: папа, если бы не выбрал в свое время медицину, стал бы археологом.

В Париже Стана жила на улице Сен-Дени в каморке для прислуги под крышей обветшалого дома, битком набитого самовольно вселившимися туда югославами-иммигрантами. Югославы эти вкалывали чернорабочими у торговцев готовым платьем в Сантье.[45] Заключив фиктивный брак с другом-гомосексуалистом, Стана получила благодаря этому французское гражданство и, проучившись семь лет в университете, защитила диплом, который хоть и был весьма престижным, но постоянной работы не давал. Естественно, надо было выбирать другую профессию, она и выбрала: подалась сначала в манекенщицы, потом в актрисы. Стала бегать по кастингам, встречаться с разными болтунами, обещавшими золотые горы, которые оказывались на поверку пшиком, хваталась с горящими глазами за любой проект, одно разочарование сменялось другим, и из-за всего этого вместе она в конце концов наполовину свихнулась. А когда ее все-таки брали сниматься в каких-то рекламных роликах, каких-то телесериалах каких-то малобюджетных авторских фильмах она неизменно показывала себя актрисой не слишком убедительной, не умеющей слушать партнера и чересчур самовлюбленной, потому даже и таких работ насчитывались единицы…

В общем-то, съемки и все такое прочее требовалось ей по причинам вполне прозаическим: а вы знаете способ прожить без денег? Но бытует ведь еще и легенда, будто появление на экране дает власть над людьми, а значит, можно добиться реванша в обществе, вот и Стане это почудилось. И девизом она выбрала: ни шагу назад. Красотка ожесточилась, пытаясь не просто удержаться на зыбучих песках шоу-бизнеса, но и сделать какую-никакую карьеру, — и нервы ее сдали. Она, незаметно для себя самой, стала одной из тех — даже, пожалуй, трогательных — сломленных девушек-невротичек, которые за неимением в жизни никаких опор и привязанностей тусуются ночами в модных парижских кабаках, присаживаясь за столик к той или иной начиненной кокаином знаменитости, обижаются, когда их публично хватают за задницу, но втихаря идут отсосать, как другие идут за покупками. Она не проститутка (жаль — торгуя телом в открытую, могла бы хорошо зарабатывать), а так, хорошенькая актрисулька с ребяческими повадками, хотя уже и стареющая. Стана не заметила, как пролетело время, после тридцати она начала скрывать свой возраст, подделывая дату рождения, но в принципе интеллект у нее все-таки куда выше среднего, и из-за этого в моменты прозрений она чувствует себя глубоко несчастной.