Век Лилит - Алексей В. Мошков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Огонь и море разве что и смеют
Глядеть в глаза друг другу даже ночью.
Твое лицо – и есть волна и пламя.
Костер и море ты вместила в очи.
Ты из пожара и струи студеной.
Лед, лава, щебет птиц и скрежет щебня.
Ты знаешь, чем кончается горенье,
И знаешь тайну вспененного гребня.
Девушка слушала, и в глазах ее стыла печаль, но Генри видел: не о нем она печалится. Хотя и не о Дэни тоже. В такие минуты Лейла становилась далека не только от обоих друзей и общего их скромного жилища, но и от реки в каньоне и всей курортной планеты Сочи. Ее душа словно стремительно улетала куда-то за десятки, а то и сотни световых лет. Хотя дело было не в расстояниях. Не в космическое пространство устремлялась ее душа, а в какие-то иные миры, куда не было доступа двум парням с университетским образованием. Здесь было что-то свое, настолько глубоко личное и до такой степени сокровенное, что в глубину этой тайны не могли проникнуть ни голос певца, ни слова его песни:
Отмеченные синей стынью глуби
И голубым огнем небесной тверди,
Твои глаза плывут и пламенеют.
Как море и огонь. Как вызов смерти.[1]
Впрочем, кое-чего Генри все же добился. Дэни стал бросать на него косые взгляды. Это было невыносимо. Теперь, если друг задерживался в альпинистском лагере, экскурсовод Сигурн тоже не возвращался домой. Он понимал, что это не совсем порядочно по отношению к Лейле, но ничего не мог с собой поделать. Эта мука длилась целый месяц. И, чувствуя, что больше не выдержит, Генри решил, наконец, объясниться. Правда, не с Лейлой, а с Дэни. И когда тот сообщил, что опять заночует в горах, Генри взял интролет и отправился в лагерь альпинистов.
Солнце уже скрылось за хребтом, окрасив заснеженные вершины младенческим румянцем. Интролет опустился на узкой посадочной площадке, едва уместившись рядом с машиной спасателей. Прибытие незнакомца не осталось незамеченным. Несколько человек показалось на крыше дисковидного здания высокогорного отеля. Генри выпрыгнул из кабины, ежась и охлопывая себя ладонями по голым плечам. Он так торопился, что забыл о том, что в горах минус десять по Цельсию. Завидев чудака, который выскочил из кабины в безрукавке и шортах, альпинисты со смехом замахали ему руками. Не заметив, что интролетная площадка связана с отелем подвесным мостиком, чудак спрыгнул в снег и побрел в нем едва ли не по пояс. Тогда ему на помощь кинулись два дюжих парня-инструктора. Они выдернули Генри из снега и под локотки доставили к подъемнику. Спустя еще несколько минут тот был уже в холле гостиницы, в удобном кресле у пылающего камина, с огромной кружкой глинтвейна.
Рядом расположились альпинисты. Не задавая загадочному гостю никаких вопросов, они прихлебывали глинтвейн и вели свои специфические разговоры.
– Восхождение с антигравом – это не альпинизм, а детский сад! – утверждал смуглый курчавый парень, по виду латиноамериканец. – Когда ничего не угрожает, даже младенец взберется на здешние семитысячники. То ли дело предки! Они порой вообще шли без страховки, с парой ледорубов и кошек.
– Ну так они и гибли частенько, Хуан, а уж калечились без счета, – откликнулся его широкоплечий и светловолосый собеседник. – Охота планетарной администрации отвечать за каждого идиота, которому вздумалось покрасоваться перед девчонками. Вспомни своего дружка, Мигуэля. Ведь он тогда втихаря вытащил из рюкзака антиграв, а вместо него сунул дополнительный кислородный баллон. Ну ты в курсе, чем это кончилось.
Хуан нахмурился и пробормотал:
– Да уж. С километр кувыркался вдоль стены.
– Кстати, вы слыхали, что, когда его подобрали, на устах у него цвела улыбка? – встрял третий собеседник, в меховом жилете поверх комбинезона спасателя.
– Болван ты, Уле! Жизнь лишь тогда ценна, когда с нею в любой момент можно расстаться, – философски заметил Хуан. – Так что как хотите, а я понимаю Мигуэля.
– Это все байки! – отмахнулся широкоплечий блондин. – Вы еще вспомните Бледную Барышню.
– Бледная Барышня – это не выдумка, – отозвался скандинав Уле. – Я сам ее видел.
– А кто это такая? – заинтересовался Генри, который согрелся и разомлел. Он даже на минуту забыл о собственных переживаниях.
– Здешние старожилы утверждают, что много лет назад при восхождении на Ледяной Рог под лавину попала группа туристов – пятнадцать человек, включая трех инструкторов, – охотно принялся рассказывать спасатель. – То ли они сбились с маршрута и свернули на лавиноопасный участок, то ли кто-то из гляциологов недооценил прочность снежного покрова в это время года… Как бы то ни было, туристам, считай, повезло. Большинство отделалось легкими травмами. Погиб только один человек. Девушка. С тех пор и появилась Бледная Барышня. Альпинисты – народ суеверный. По себе знаю, от недостатка кислорода в горах порой мерещится разная чертовщина.
– Кстати, Мигуэль говорил мне, – вклинился Хуан, – что видел Бледную Барышню незадолго до того случая. Ну когда он выбросил из мешка антиграв. Но без подробностей.
– Вот! – подхватил Уле. – А я вам в деталях расскажу. Мы тогда снимали с Холодного пика группу Янсена. Я как раз обследовал северо-западный склон. Гляжу – идет! Я сначала подумал, это кто-то из янсенцев. А потом смотрю – нет. Девица вся белая, ну то есть запорошена снегом с ног до головы, а глаза замерзли, не движутся. Мороз был тогда минус тридцать, кто угодно окоченеет, но эта идет, как ни в чем не бывало, словно и не касается снега. А это был не просто наст, а обледенелая корка. Фирн. Там без альпенштоков и шага не сделаешь. Признаться, я основательно струхнул. Оступился. Даже нос расквасил о наст. А когда поднялся…
Генри Сигурн хотел послушать, что было дальше, но его окликнули. Он обернулся. Это был Дэни Николсон.
– Почему ты здесь?! – накинулся он на приятеля. – С Лейлой что-нибудь?!
– С ней все в порядке, – пробормотал Генри. – Я с тобой хотел поговорить…
– Уф… – выдохнул Дэни. – Ну пошли ко мне в номер.
В комнате было тесновато. Постоялец сбросил альпинистское снаряжение на пол, кивнул
