Думать не будем пока ни о чем - Айя Субботина

— Йен, ты в курсе вообще, кто он такой? — Александр Батькович упорно продолжает делать вид, что меня тут нет, при этом обращаясь к воздуху у меня над ухом.

— Саша, по-моему, тебе уже пора, — не выходя из убежища моей спины, говорит она.

На секунду мне кажется, что он так и сделает — сунет ноги в туфли и свалит в закат, к своей драгоценной жене. Интересно, что было бы с этой рожей, если бы я сунул ему под нос бомбардировку Наташиных сообщений, которую она, несмотря на мое молчание и игнор, продолжила сегодня утром. Даже хочется поднасрать, чтобы посмотреть, как с мужичка слетит спесь, но не хочется доводить ситуацию до уровня пацанских разборок на школьном дворе.

— Значит так, Муз. — Он скрещивает руки на груди, явно рассчитывая произвести впечатление своими бицепсами и трицепсами. Зря. Я же не глупая девочка, меня таким не впечатлить и точно не испугать. — Я за ней присматриваю. Она мне почти как семья, понял?

— Не понял.

Люди обычно слегка_теряются, когда на их прямые вопросы дают прямые ответы. Ну то есть я снова не испарился с горизонта, не откланялся, не стал изображать из себя хулигана, которого поймали за воровством роз на клумбе бабы Мани.

Мне плевать на все эти игры мускулами.

И я никуда не уйду.

— Ты делаешь ошибку, маленькая, — пытаясь выглядеть спокойным, бросает он, нарочно пытаясь задеть меня плечом, когда идет к двери.

Я успеваю развернуть корпус, чтобы эта попытка «быковать» меня не зацепила, но не отказываю себе в удовольствии понаблюдать, как он обувается, срывает с вешалки пиджак — слышно, как трещит ткань — и пинком ладони распахивает дверь. Оглядывается, на ходу расправляет манжеты рубашки и, чтобы не уходить «всухую», добавляет:

— Когда тебя снова уложат… в санаторий, Йен, вспомнишь, что я тебя предупреждал.

Очкарик захлопывает дверь, наваливается на нее спиной и стоит так, словно заклинившая шарнирная кукла. Только дышит нервно и часто и потирает кончик носа, как будто это что-то вроде ее личного ритуала для успокоения. Мне пришлось научиться подмечать такие мелочи, чтобы «читать» собеседников.

— Прости, пожалуйста, — откуда-то из растрепанных волос нервно всхлипывает малышка. — Он… Саша правда как бы часть семьи. Но я не приглашала его и не хотела, чтобы он приезжал. Понятия не имею, зачем он это сделал. Мы до вчерашнего дня два месяца общались на уровне пары СМСок в неделю.

У меня есть пара теорий, но озвучивать их я не буду. Хотя поставил бы на ту, в которой такие мужики считают себя подарком женщине и любят почесывать эго, вроде как разыгрывая искреннее участие к жизни бывшей. На самом деле они прутся от роли благодетеля, хотят, чтобы им заглядывали в рот и ели с рук. Ну а заодно подстраховывается с запасным аэродромом. Потому что девочка, хоть и не модная телка вроде Наташи, но хорошая, милая, умная и знает, с какой стороны держать нож.

— Малыш, он уже ушел. — Я подхожу поближе, но не спешу ее трогать. Тут и дураку видно, что напряжена и натянута, как струна. По мне может зарядить просто на рефлексах, и тогда будет совсем неловко нам обоим. — Иногда мужики такие сволочи, знаешь?

Она медленно кивает и осторожно поднимает голову. Снова тот же взгляд с опаской, немой вопрос: «Все хорошо?»

С этой ситуацией срочно нужно что-то делать, пока один мудак не испортил то, что так хорошо начиналось.

Я сую руку во внутренний карман пиджака, достаю небольшой мешочек из замши.

— Я подумал, что у настоящей Йен из Венгерберга обязательно должна быть обсидиановая звезда.

Когда вытряхиваю на ладонь тяжелый медальон из черненого серебра, у Очкарика расширяются глаза, и она снова — я начинаю приобретать зависимость от этого жеста — прикрывает рот рукой. Это, конечно, не обсидиан, но красивая вещь авторской работы, и меня почему-то немного веселит, что у меня самого есть в пару ведьмачий медальон в форме волчьей головы, который я как раз надел под рубашку. И по фигу, что не в тему — все равно его никто не увидит, кроме этой ведьмы.

Хотя, это я уже размечтался.

Keiko Matsui — Tears of the Ocean

Я смотрю на украшение, которое Антон держит на ладони с видом человека, принесшего наборный детский браслет из ракушек. Как будто это просто безделушка, и он вообще случайно нашел ее в кармане, когда искал ключи.

— Это мне? — Я знаю, что мастер задавать глупые вопросы, но ничего другого в голову не приходит. Просто не верится, что в моей жизни появился человек, который понимает, что лучший подарок для девушки со странным именем — что-то, что было у той, в честь кого ее назвали немного эксцентричные родители.

Целая обсидиановая звезда на широком бархатном ремешке.

Я бы душу продала за такую, только поиск в гугле вечно выбрасывал на дешевые пластмассовые подделки с алиэкспресс.

— Может, повернешься? Тут застежка такая, что самой не справиться.

Я снова глупо и часто киваю, поворачиваюсь, чуть не заваливаясь на ногах, потому что голова беспощадно кружится. Меня словно раскрутили на карусели и вышвырнули на самом крутом вираже.

Так не бывает.

Я все равно не могу удержаться и вздрагиваю, когда чувствую прикосновение пальцев к шее. Мы оба как будто замираем, слушаем тишину, в которой из моих сжатых губ вырывает что-то похожее на стон сожаления. Нужно уметь справляться с паникой, нужно взрослеть и перестать видеть опасность в каждом мужчине. Особенно теперь, когда мою слабость перед прошлым может разрушить что-то хорошее и, кажется, действительно настоящее.

— Прости, пожалуйста, — извиняюсь я и, чтобы скрасить оплошность, заводу руку за голову, чтобы приподнять выбившиеся из-под тяжелой заколки пряди. Волосы у меня тонкие и несчастные, а железная бабочка в стеклянных «бриллиантах» была слишком красивой, чтобы такая сорока, как я, прошла мимо витрины. Так что сейчас она почти сползла с волос и кулем висит почти у основания шеи. — Это просто нервы.

— Перестань за все извиняться, малыш. Я же не мальчик с комплексами, чтобы хныкать каждый раз, когда женщина не прыгает ко мне в руки в первый час знакомства. Можно же потихоньку, да?

Я хочу сказать, что ответное «да» можно смело возводить в бесконечную степень, но пальцы снова притрагиваются к моей шее: уверенно, твердо. Ремешок на мгновение немного натягивается, я чувствую холодное прикосновение серебра к коже.

Прикрываю глаза.

Выключаю реальность.

«Иду» туда, где он прижимается к моей спине своей грудью, где мы тесно и плотно друг с другом, как той ночью. Где между нами уже нет одежды. И по коже мурашки от того, как приятно чувствовать между своими ногами — его, мужские, покрытые короткими волосками. И щекотка под кожей, потому что интимно и невозможно близко.

Для кого-то эти фантазии — бегство от неприятной реальности, в которой у меня с мужчиной нет ничего, кроме боли и униженного послевкусия от собственной женской несостоятельности.