Обещание любви - Карен Рэнни

Алисдер медленно открыл глаза и посмотрел на свою жену-англичанку.

Он убеждал себя, что его тревожат не угрызения совести, а чувство справедливости, нечто совершенно другое. Каждый фермер его клана знал, что может спокойно прийти к нему с жалобой и будет внимательно выслушан. Взрослые тщательно оберегали детей, потому что жизнь здесь ценилась очень высоко. Мужья и все мужчины клана Маклеодов в деревне относились к женщинам с большим уважением, о старых заботились и не позволяли заниматься тяжелой работой, больных и убогих защищали. Тех, кто ошибался, совершал нечто недостойное, поправляли и наставляли на путь истинный, но не стыдили.

Алисдер отлично сознавал, что поступил не по справедливости и очень жестоко. В тот раз он намеренно хотел ранить Джудит словами и по выражению ее глаз понял, что это ему удалось сверх всякой меры.

И хотя возглавлять жизнь целого клана было куда легче, чем просить прощения, Алисдер заставил себя посмотреть Джудит в лицо и произнести слова, которые никогда не собирался говорить английскому подданному.

– Прости меня, – сказал он ровным измученным голосом, – за то, что я сказал. – Он поддерживал веки пальцами, пытаясь уменьшить резь в глазах, поэтому и не заметил удивленного взгляда, которым посмотрела на него Джудит. – Ты не заслужила моей жестокости.

От изумления она не знала, что сказать, но ее молчание, как обычно, вызвало у Алисдера раздражение.

– Бабушка значит для меня очень много, – проговорил он.

Эти слова застали Джудит врасплох. Она перестала скрести стол, выпрямилась и настороженно посмотрела на Алисдера. Он по-прежнему стоял опершись спиной на косяк, закинув голову назад, словно с бесконечным терпением изучая потолок. Его негромкий голос звучал странно торжественно, и это впечатление усиливалось тишиной в кухне. Джудит услышала дыхание Маклеода и громкие удары собственного сердца.

– Я не допущу, чтобы ей сделали больно, – сказал он. – Она хочет только добра.

Его лицо прорезали суровые морщинки, черты были неподвижными, словно он запрятал свои чувства глубоко-глубоко. Это невольно вызывало сочувствие.

– Я не причиню ей боли, Маклеод. – Сосредоточить взгляд на тряпке, которую она крепко сжимала в руках, было значительно легче, чем посмотреть ему в глаза. Однако она каждой клеточкой ощущала его присутствие. Казалось, кухня уменьшилась, а Алисдер стал гораздо больше. Возможно, потому что их разделяет всего несколько дюймов?

Алисдер протянул руку и легко провел по ее волосам там, где они выбивались из узла, в который она по привычке затягивала их на затылке. Кончики его пальцев коснулись ее шеи, вызвав в Джудит незнакомое ощущение, от которого по всему телу побежали мурашки. Медленно, слишком медленно она отодвинулась.

Джудит посмотрела Алисдеру прямо в глаза, сложив руки на груди, словно ограждая себя. Этот жест говорил о многом. Алисдер заметил его с досадой. Он предпочел бы не замечать в этой женщине ничего.

– Будем считать это перемирием? – спросил он, улыбаясь одними губами. – Спи спокойно, Джудит, не надо бояться меня. Лучше провести ночь в воздержании, чем с ледяной английской статуей.

– А что тогда подразумевает твое перемирие?

Алисдер рассмеялся. Насмешливые звуки его голоса эхом отозвались в комнате, больно кольнув Джудит.

– Чем, интересно, твои бедные мужья заслужили такую враждебность? Давали мало денег на расходы? Не обращали на тебя внимания? Требовали отчета о тратах? Если да, то ты с тех пор ничего не выиграла. Мы живем бедно, денег у нас нет совсем, только те, что отложены на зерно и семена.

Джудит посмотрела на Алисдера так, словно у того выросла вторая голова. Господи, если бы это было все, чего хотел от нее Энтони! Она сжала зубы.

– Скажем так: жена я не самая хорошая. А если говорить доступными пониманию фермера словами, назови меня глупой, как овца, и упрямой, как коза.

– А ты, случаем, не верна, как любимая лошадь, безмятежно-спокойна, как корова, умна, как свинья? – Алисдер усмехался, позабыв об усталости и печали, очарованный иронией своей молчаливой жены. Джудит очень хотелось убрать ухмылку с его лица.

– Нет, – просто ответила она.

– Значит, в ближайшие недели хорошего не жди?

Они долго молча смотрели друг на друга. Внезапно Джудит разглядела в его лице тяжесть ежедневных забот, печаль, вызванную смертью Джанет и ее ребенка, смертью Анны и всей разрушенной жизнью.

– Тогда заключим мир, – проговорил он, – ради бабушки.

– На каких условиях, Маклеод?

– Ты будешь хотя бы изредка улыбаться. Перестанешь все время молчать и постараешься говорить без враждебности. Если я войду в комнату, потерпишь мое общество, а я не посягну на твое целомудрие.

После долгого молчания Джудит кивнула.

– Мне хочется услышать твое слово, женщина.

– Слово? – резко повторила она. – Ты бы поверил слову своей лошади? Или ты можешь заставить свинью дать клятву? – Глаза у Джудит расширились, она прижала пальцы к губам, словно испугавшись этих слов.

Алисдер широко улыбнулся. Значит, у его жены-англичанки все-таки есть чувства, особенно если ее разговорить.

– Если ты не ценишь собственное слово, женщина, – тихо произнес он, – значит, оно действительно ничего не стоит.

– Обещания шотландки стоят больше? – Тон Джудит ясно говорил, что она думает по этому поводу.

– Ты совсем ничего не знаешь о нас. Я вижу, тебе не приходилось близко общаться с нашими женщинами, иначе ты не сказала бы такой глупости. Шотландка – друг и помощник своему мужу, она работает бок о бок с ним, делит все тяготы его жизни. А если надо, возьмет в руки оружие и встанет рядом, чтобы умереть вместе с ним.

– Я согласна умереть с тобой, Маклеод, – сказала Джудит, не сдержавшись и выдавая свои чувства, – это не страшно. Я жить с тобой не хочу.

Ответом ей стал раскатистый хохот Маклеода.

Беннет Хендерсон осторожно обошел лужу рвотной массы. Молодой Хартли оказался слабаком: не смог пить всю ночь напролет. Самый молодой в отряде, еще почти мальчишка, естественно, тянулся к Беннету, старался во всем подражать ему, даже пить начал. А то, что это у него не очень получалось, только забавляло Беннета. Своим обожанием Хартли напоминал щенка.

Беннету нужен был друг для души, такой, кто понял бы все его самые тайные желания, самые запретные мечты. Который стал бы пособником в самых ужасных делах. Такой, как Энтони.

Милый Энтони был на два года моложе его и мог сделать для него все. Чего только они не вытворяли вдвоем, какие дебоши не устраивали! Впрочем, воспоминания слишком тяжелы. Они рождают желания, от которых трудно избавиться.

Последние годы без Энтони были уже не те. Он потерял не просто брата, но лучшего друга, товарища. Сколько раз они делили одну женщину на двоих! Сколько раз смотрели друг на друга с бесконечным пониманием через разделявшее их, использованное, покрытое холодным потом женское тело! Энтони – его вторая половинка…