Моя шокирующая жизнь - Эльза Скиапарелли

И тут произошло неожиданное событие: из Италии ко мне в Париж приехала старая подруга, почти сестра – Габ де Робилан. У нее имелись кое-какие деньги, и мы решили вместе снять квартиру. Вначале мы нашли две плохие комнаты на улице Понтье, но потом обнаружили очень приятную квартиру на бульваре Сен-Жермен: она прекрасно нам подошла, потому что была разделена на две. Мы общались по телефону и никогда не заходили в комнаты друг друга, не предупредив заранее, таким образом, одновременно не чувствовали себя одинокими и сохранили дружбу.

Теперь у меня был свой интерьер, который я могу оформлять по своему вкусу: спальня, гостиная, маленькая приемная и уголок для еды.

Жан-Мишель Франк сделал мне огромный диван из оранжевой кожи и два низких кресла из зеленой. Стены белые, занавеси, как и обивка сидений, из белой прорезиненной ткани, блестящей и жесткой. Столы, как для игры в бридж, черные со стеклянной столешницей. Кресла-диваны у стены обтянуты зеленым каучуком. В общем, не то чтобы нечто чрезвычайное, но необычное и новое, что придавало шарм.

И тогда я устроила первый обед. Пришла мадам Шанель и при виде модернистской меблировки и черных тарелок вздрогнула, как будто ступала по кладбищу. Тем не менее обед прошел хорошо. Я наняла пару слуг: мужчина был русским, женщина – француженкой; и оба прослужили мне двадцать лет.

В этот весенний вечер стояла жара, и белая каучуковая обивка кресел отпечаталась на платьях женщин и брюках мужчин. Долго никто ничего не замечал, но в конце обеда, когда гости поднялись из-за стола, они напоминали странные карикатуры на моих свитерах.

Тем временем мансарда на улице Мира превратилась в международное место встреч: здесь собирались красивые женщины со всего мира, звезды театра и кино. Вскоре, естественно, стало тесно. Очень странно было то, что вопреки явному увлечению Скиап всяческими шутками и чудачествами ее самые стойкие клиентки – женщины ультраэлегантные и буржуазные, жены дипломатов или банкиров, миллионеров или художников – любили скромные туалеты и простые черные платья.

Не имело значения, что вообще все модели Скиап копировались, – с того же момента они становились неузнаваемыми. Все законы, запрещающие копировать, оказывались бесполезными. И если вы не встречаете копий, это означает, что вы ничего не стоите и уже не у дел. В те времена у Скиап не имелось никакой рекламной службы, но при этом была мощная реклама: платья, которые она создавала и продавала, воспроизводились покупателями и предлагались как подлинные, благодаря чему имя становилось известным повсюду.

Никакого мошенничества, ни взяток.

Унеся с собой свои ширмы, Скиап обосновалась на улице Мира, 4, на втором этаже. Ателье обустроила так, что оно имело вид корабля со снастями, а на них развешены шарфы, пояса, трикотажные изделия, создавая разноцветный беспорядок. На вывеске при входе добавила: «ДЛЯ ГОРОДА. ДЛЯ ВЕЧЕРА»; это было написано белой краской на маленьком черном грузовичке и черной – на белой бумаге. Блестящие занавески из лакированной кожи, мебель темного дерева, карта Баскского побережья, нарисованная на белой стене ярко-синими и ярко-зелеными красками дополняли интерьер.

В эту эпоху Скиап нарисовала небольшой трехцветный колпачок, имеющий форму трубы, который принимал на голове любую форму. Инна Клер[38] тотчас его приняла и запустила эту моду. Американский производитель купил один колпачок, организовал у себя процветающее предприятие по выпуску этих изделий, которые назвал «сумасшедшими колпаками», и заработал на них миллионы. Что касается Скиап, она миллионов не заработала, ей оказалось достаточным видеть копии своего колпачка, и она уже жалела, что его придумала. Во всех витринах, в том числе и магазинов «При Юник», на углу каждой улицы, во всех автобусах и автомобилях ее преследовал проклятый колпак, пока не подмигнул с лысой головки младенца в коляске. В этот день Скиап приказала своим продавщицам уничтожить все до последнего, что оставались на складе, их больше не продавать и никогда о них не вспоминать.

А меж тем она начала делать «презентации» с помощью двух манекенщиц и понемногу развлекаться. Среди знакомых ее подруги Габ попадались очень забавные люди. Сама она, веселая, всегда озабоченная какими-то делами, очень мне помогла покончить с существованием отшельницы, которое я вела. Габ обладала также смелостью носить самые эксцентричные мои произведения, причем иной раз они не принадлежали к тому стилю, который ей нравился, что для женщины подлинное доказательство самой крепкой дружбы.

И вдруг неожиданность – звонок из Лозанны в пять часов утра: требуется мое согласие на срочную операцию Гого. Доверяя врачу, я дала согласие и вскочила в первый же поезд.

Часто навещая Гого, я обычно видела, что состояние ее улучшается, она научилась даже кататься на лыжах и ездить на лошади – доктора в восторге. Но на этот раз у нее случился внезапный аппендицит, который мгновенно стал гнойным. Целый месяц моя девочка находилась между жизнью и смертью. Врачи не были полностью уверены в счастливом исходе. Мне дали ясно понять, что все зависит от удачи.

В этот период я приступила к созданию своей первой настоящей коллекции – практически сделала ее в поезде: ночью ехала, оставалась сорок восемь часов в Лозанне, потом возвращалась в Париж, два дня работала и снова отправлялась в Лозанну. Так прошел месяц, и каждый раз я не знала, что меня ожидает – улыбка Гого или очередной приступ болезни; я даже не осмеливалась надеяться.

Наконец ей стало лучше, и тогда я устроила свою первую большую презентацию. Событие, безусловно, значительное – успех полный. Но я ничего не помню, мысли мои были далеко, и не было времени сосредоточиться. Вообще, у меня всегда была плохая память на имена, лица и детали, лишь иногда какой-нибудь сравнительно неважный факт всплывает в памяти, как цветок среди песка.

Лето я провела с Гого – большую часть времени мы были вместе, пытаясь восполнить долгую разлуку. Дочка начала ненавидеть мою работу, которая удаляла меня от нее, и мне не удавалось ее переубедить. Очень часто я брала ее с собой, чтобы она соприкоснулась с моей повседневной жизнью и поняла, что мы всегда расстаемся по очень серьезным причинам: ей необходимо специальное лечение, мне – необходимо работать. Вспоминаю один случай, когда мы пошли вместе обедать в маленький ресторанчик «Крийон», рядом с нами сидела прекрасная княгиня Мдивани[39], впоследствии ставшая женой испанского художника Серта.

– О, – сказала княгиня, – этот ребенок – ну прямо для Ренуара! С каким увлечением он нарисовал бы ее!