Мой нежный ангел - Даниэла Стил

Когда дети разошлись по спальням, Лиз и ее мать спустились в гостиную. Рождественская елка все еще стояла в углу, но разноцветные лампочки были погашены, а мишура и блестки странным образом потускнели и уже не выглядели атрибутами праздника. Даже хвоя, которая еще совсем недавно была ярко-зеленой и свежей, казалась какой-то поникшей.

— Я очень тебе сочувствую, — сказала Хелен, потрепав Лиз по руке. Десять лет назад она тоже потеряла мужа — отца Лиз, — но ему, во-первых, было семьдесят пять, а во-вторых, он скончался после долгой болезни. У Хелен было время смириться с неизбежным, да и дети их давно выросли. И все же она очень переживала, когда ее муж умер, однако ее боль не шла ни в какое сравнение с тем, что испытывала Лиз. И Хелен это понимала.

— Мне очень жаль, — добавила она, и по ее щекам потекли слезы. Лиз тоже заплакала, и обе долго молчали. Говорить было не о чем, поэтому они просто сидели в гостиной, и каждая думала о своем. Потом Хелен вдруг встала и порывисто обняла дочь, и — впервые со времени рождения Джеми — Лиз почувствовала, что мать любит ее.

Этого оказалось достаточно, чтобы она простила Хелен все. Страшное горе, которое обрушилось на Лиз, странным образом примирило ее с матерью, заставило забыть обиды, и Лиз была благодарна судьбе за это.

— Спасибо, мама… Хочешь чаю? — спросила она наконец, и они вместе прошли в кухню. Когда они сели за стол, чтобы вместе выпить чаю с остатками печенья, Хелен снова спросила дочь, планирует ли она переезжать.

Услышав эти слова, Лиз невольно улыбнулась. На этот раз вопрос матери не вызвал в ней раздражения. С Лиз что-то произошло: у нее словно открылось второе, внутреннее зрение, и она поняла — настойчивость Хелен есть не что иное, как способ показать, что она тоже волнуется и переживает. Она хотела знать, что с Лиз все будет в порядке, и не просила, а буквально требовала, чтобы та успокоила ее.

— Я пока не знаю, но мне почему-то кажется, что мы как-нибудь справимся, — сказала Лиз, печально улыбнувшись. За годы совместной жизни им с Джеком удалось отложить довольно много денег, к тому же Джек застраховал свою жизнь на значительную сумму. На крайний случай у нее была ее юридическая практика. Так что голодная смерть ей и детям не грозила, да и дело-то было не в деньгах — дело было в том, чтобы научиться жить без Джека.

— Мне не хочется ничего менять, во всяком случае — теперь. Это может плохо отразиться на детях, — добавила она, немного подумав.

— Как тебе кажется, можешь ты со временем снова выйти замуж? — спросила Хелен, и Лиз снова улыбнулась. Мать изо всех сил старалась быть деликатной, но у нее это плохо получалось.

— Вряд ли, — сказала она, покачав головой. — Я просто не представляю, как я выйду замуж за кого-то другого… — Голос ее дрогнул, и она поспешно прикусила губу, чтобы не разреветься. — И вообще я не знаю, как я буду жить без него!..

— Но ты должна… Должна ради детей! — воскликнула Хелен. — Сейчас ты нужна им больше, чем когда-либо. Может быть, тебе стоит временно отказаться от практики и побыть дома с ними?

Но Лиз не могла себе этого позволить, и Хелен прекрасно это понимала. Все дела, все клиенты теперь были целиком на ее ответственности, и Лиз не могла просто так взять и устроить себе каникулы, как бы она в них ни нуждалась. Их с Джеком клиенты доверяли им, рассчитывали на них. Лиз не могла их подвести.

— Я не могу закрыть контору, мама, — сказала она. — Ведь я отвечаю за тех, кто к нам обратился.

— Ты хорошо подумала, милая моя? — Хелен прищурилась и достала из сумочки сигареты и зажигалку. Курила она редко — особенно в последнее время, — но Лиз почему-то чаще всего представляла себе мать именно с дымящейся сигаретой в пальцах. — Знаешь поговорку: по одежке протягивай ножки.

Она вздохнула и, запрокинув голову, пустила к потолку тоненькую струйку дыма, но Лиз заметила, что в глазах Хелен тоже блестят слезы. Все-таки у нее были и сердце, и душа; просто ее высказывания зачастую были слишком резки и рассчитаны на немедленное решение вопроса, причем раз и навсегда. Таковы были ее первые побуждения, и это приводило к недоразумениям и непониманию между ними. В большинстве случаев Хелен желала дочери добра, но не умела правильно выбрать слова, чтобы выразить свои мысли и чувства.

— Ничего, как-нибудь справлюсь.

— Хочешь, я останусь и поживу с тобой немножко?

От неожиданности Лиз потеряла дар речи. За последние несколько часов Хелен успела уже несколько раз удивить ее. Лиз просто терялась в догадках, какие еще сюрпризы мать может ей преподнести. Но, немного подумав, она отрицательно покачала головой. Если бы Хелен осталась, Лиз пришлось бы заботиться и о матери тоже, а она еще не знала, хватит ли ей сил на собственных детей.

— Нет, спасибо. Если мне будет нужна помощь, я тебе позвоню. Обещаю…

Две женщины протянули друг другу руки через стол и несколько минут сидели молча. Потом Хелен затушила дымившуюся в пепельнице сигарету и пошла ложиться. Лиз немного задержалась, чтобы поставить чашки в посудомоечную машину. Когда она уже собиралась спать, ей позвонила Виктория. Подруга хотела знать, как она себя чувствует, и Лиз ответила, что все в порядке, но обе знали, что это не так. Было уже совсем поздно, когда Лиз поднялась к себе и легла, но сон не шел, и почти всю ночь она плакала и думала о Джеке.

Хелен уехала в аэропорт рано утром, и Лиз осталась с детьми одна. До самого обеда она бесцельно слонялась по дому, не находя себе места; дети тоже сидели скучные, и только предложение Кэрол, по-обещавшей свозить всех в парк поиграть в кегли, вызвало слабый всплеск энтузиазма. После обеда они действительно уехали, а Лиз отправилась в кабинет Джека, чтобы разобрать его бумаги. Джек всегда отличался некоторой безалаберностью, и она была приятно удивлена, обнаружив, что бумаги и документы в его столе аккуратно разложены по папкам, и каждая снабжена специальной этикеткой. Она без труда нашла завещание, страховой полис, оплаченные счета и некоторые другие документы, необходимые для оформления наследственных прав. Никаких неприятных сюрпризов, ничего, что могло бы ее обеспокоить или хотя бы насторожить, ни в столе, ни в маленьком, встроенном в стену сейфе Лиз не нашла и вздохнула почти с облегчением. По крайней мере, ей не нужно было начинать никаких тяжб с организациями, фирмами и частными лицами, отстаивая свои интересы и интересы своих детей. Джек, словно что-то предчувствуя, позаботился обо всем заранее.

Стоило Лиз подумать об этом, как в глазах у нее защипало, и очередная папка с документами выпала у нее из рук. Ей очень не хватало Джека — больше, чем она могла себе вообразить. С его смертью она как будто лишилась доброй половины собственного «я», перестала быть целым человеком. Как с этим можно справиться, Лиз не знала.

Она снова проплакала несколько часов кряду, и когда Кэрол и дети вернулись из парка, на Лиз было страшно смотреть. Ноги не держали ее, однако лечь она отказалась и, придя на кухню, села на табурет и стала молча смотреть, как Кэрол готовит ужин — гамбургеры и жареную картошку. (Индейку они выбросили сразу после Рождества, так как Лиз было страшно подумать о том, чтобы просто взглянуть на нее, не говоря уже о том, чтобы ее готовить.)