Возвращение «Одиссея» - Алексей Гришин

– На заднее сидение, быстро!

Жестко, зло, не допуская и намека на возражения.

Едва Щербатов захлопнул дверь, как Лисицын закрыл окна и дал по газам. Быстро, резко перестраиваясь, меняя направления движения.

– Лечь вниз. На сидении в углу плед – накройся с головой!

– Костюм жалко!

– Там и второй плед – постели на пол. И разговорчики, майор! Делай, что приказано!

Хрен его знает, какого лешего дипломат начал командовать, но на этой палубе, похоже, старший – он. Лег, укрылся, что дальше?

А дальше Лисицын полчаса гонял по ночным улицам, после чего куда-то приехал, предварительно остановившись, видимо на входе, потому что на его «Hello» кто-то ответил «Go ahead, mister»[27] и машина покатилась вперед, но почти сразу остановилась.

– Поднимайся. И быстро за мной.

Щербатов вышел из машины. Так, подземная парковка, какие приходилось видеть лишь в иностранных фильмах.

– Чего встал, двигайся! – откровенно злым голосом потребовал дипломат. И какая муха его укусила?

– Да иду я, иду.

Открыв какую-то неприметную дверь, поднялись по винтовой лестнице и вошли в комнату. Ни хрена себе! Не в комнату, а в двухкомнатную квартиру, не шикарно, но вполне себе добротно обставленную, со спальней, туалетом, душевой и даже кухней. Бежевые обои, белый потолок, красивая мебель, огромный телевизор – все прекрасно, одна беда – окон нет. Вообще.

– Извините, Алексей э-э…, простите, забыл, как вас по батюшке, а мы где?

– Алексей. Можно Леша, хватит церемоний. В консульстве мы, Вася, в той его части, о которой тебе и подозревать не следовало бы, но вот пришлось посетить. Посиди пока, посмотри телевизор. А я скоро.

Что же, включил телевизор, по большинству каналов шел прямой репортаж от того отеля. Убиты три офицера советской полиции, в том числе и он, майор Щербатов. Двое – из пистолета, один взорван. И тела. Кузьмин, кадровик… да, здесь, к сожалению, никаких сомнений. И его труп на залитом кровью паркете. Точнее, то, что осталось, ибо верхнюю часть тела, кажется, разнесло в пыль, судя по накрывшей труп простыне.

Вошел Лисицын. В руках бутылка водки, закуска.

– Видел?

– Угу.

– Тогда давай выпьем. За мужиков. Особенно за Ферапонтыча. Обоих жаль, но с Андрюхой мы год в одной комнате в Минске прожили. Знаешь, как нас там гоняли? Бывшие морпехи срочную как курорт вспоминали! И все поровну. А сейчас… Давай!

Выпили, закусили. Лисицын разлил по второй.

– Не думал я за его упокой пить. Тем более с ментом. Ты не обижайся, Вась, это ж я утром так, для форса гнал, извини, если переборщил. Но не должен Андрюха был здесь погибнуть! – он сильно, зло ударил кулаком по столу. – Никак не должен! Ладно, помянем.

Когда закусили, Щербатов спросил:

– Леша, почему передали, что и я там?

– Потому что в твоем номере лежит труп в похожих джинсах, вроде как и в твоей же майке, от лица, правда, мало что осталось, для идентификации лишь руки пригодны, которые по углам разлетелись.

– Толку от тех рук… С меня отпечатки никто не снимал, с чем сравнивать? – Щербатов налил по третьей. – Но обслуга должна была что-то сказать…

– Они и сказали, что ты вернулся в гостиницу с какой-то сумкой, может даже с этой, – Лисицын показал на сумку, где лежала старая одежда. – В бейсболке и темных очках, показал карту гостя и поднялся к себе. Время позднее, если бы не взрыв, тела обнаружили бы не скоро. Как думаешь?

– Да чего тут думать. Мужики были в номерах, их без затей, попросту расстреляли. А меня ждать было стремно. Так что вошел бы я к себе и прямым рейсом на небеса, в разобранном состоянии. Только бомба взорвалась раньше, в руках у этого горе-киллера. Напортачил, видать, случается такое, я сталкивался. Это не вопрос – как. Вопрос – зачем. И, главное, кто и почему. Вот здесь ума не приложу. Ну, убили они всех, и что? Материалы один хрен пришли, в американское следствие они все равно попадут, на наше место другие приедут. Не понимаю.

– И не надо. По крайней мере, сейчас. Давай все разговоры назавтра. А пока мужиков помянем. Светлая им память.

Щербатов

Утро… Или не утро? В этом люксе без окон определить время – дело безнадежное. А на часах что? О, восемь часов, время нью-йоркское. Надеюсь, восемь утра. Тогда все хорошо, и в местный режим мы вписались. Точнее, я. Они уже никуда не впишутся.

Погано. Все погано. И голова болит, что тоже погано. Что в холодильнике? В общем, есть чем червячка заморить. И притопить заодно. Кока-кола знаменитая – никогда не пил. Ну-ка? А, та же пепси, никакой разницы. Байкал лучше, но его нет, так что пьем то, что есть. Главное – сушняк перебить. Не очень, но помогло.

Так, какие новости?

– Полиция Нью-Йорка продолжает расследование убийства троих русских полицейских, находившихся здесь с официальной миссией для борьбы с международной преступностью. Их тела официально опознаны и после завершения правовых процедур будут переданы представителям советского посольства для отправки на родину. Власти и все жители нашего города выражают соболезнования близким и родственникам погибших.

Фигасе! Это значит Алке, родителям пришлют хрен знает чей труп, потом похоронят за казенный счет. Жена молодая, переживет, но мать с отцом! Они ж сами могут того, этого… Нет, срочно, срочно связаться!

Щербатов схватил трубку стоявшего на столе телефона – тишина. Ни гудка, ни ответа. Бросился к двери, загремел кулаками! Через минуту телефон ожил.

– Говорит дежурный, прекратите ломать двери, пожалуйста.

– Какие на хрен двери – мне в Союз звонить надо. Где Лисицын?

– Извините, вы новости смотрели? Если нет – посмотрите, искренне рекомендую. И потерпите до вечера, пожалуйста, ей-богу не до вас, – собеседник положил трубку.

Что такое? Еще новости, словно предыдущих мало?

Щербатов переключил канал… мама дорогая! Танки на Красной площади!

– Военный переворот в России, – бодро, почти радостно сообщил диктор. – Сегодня, девятнадцатого августа, в Москву вошли войска. Блокированы все важные объекты и основные транспортные узлы города. По неподтвержденным пока слухам, группа высших руководителей страны захватила власть, отстранив президента Горбачева от управления государством. Мы будем держать вас в курсе происходящего…

Щербатов сел на кровать и обхватил голову руками. Приехали. Он в Нью-Йорке, заперт в консульстве, словно в тюрьме. В любой момент близким сообщат о его трагической, само собой, смерти. Словно бывают смерти не трагические. И на него всем плевать, потому что в стране начался бардак. Господи, можно подумать, что раньше в ней был порядок.