Набор фамильной жести - Ирина Алпатова

– И Мария в чем-то права… (интересно, в чем?) – в конце концов, Паша, вы же сестры. Если молодой человек предпочел не тебя, а другую, вряд ли это можно исправить с помощью скандала. А уж если речь идет о близком тебе человеке, тем более следует быть деликатной и великодушной. – Маман поднесла к лицу руку и стала рассматривать перстни.

Аудиенция закончена. Паша встала, не так красиво и плавно, как Машка, и пошла к дверям. Маман больше ничего ей не сказала. И правильно, Паша и так все отлично поняла. «Отдай ей, Паша. Ты же умная девочка». Маман всегда так говорила, если они с Машкой что-то не могли поделить.

Машка, и в самом деле, в чем-то была права. Ну зачем Паше жених, готовый сорваться по первому зову? Интересно, он слышал, как Машка поет? То есть он все равно рано или поздно сбежал бы, как спутники Одиссея, заслышав пение сирен. Конечно, Паша могла бы залепить ему уши воском, но ведь и непоющая Машка сможет увести за собой любого. А глухой и в придачу слепой жених уже чересчур даже для Паши.

Трудно сказать, как долго Маня допускала Костю к своим царственным ногам. У него хватило ума не приходить к ним в дом, а может быть, не достало храбрости. Паша отметила, что по телефону имена Антонов, Сергеев и прочее сестра называла ничуть не реже, чем имя Константин. А потом совсем уже стало ясно, что бедный Костя затерялся в толпе Маниных обожателей.

Между прочим, Анатолий Юрьевич вскоре после всех этих событий тоже выкинул дурацкий номер. Паша тогда одевалась в прихожей и все никак не могла попасть в рукав, может, оттого, что мыслями была далеко-далеко. И вот тут, откуда ни возьмись, появился Анатолий Юрьевич. То есть появился-то ясно откуда – из спальни, но у Паши возникло ощущение, что он сидел в засаде и стерег ее, а теперь выскочил, выхватил у нее из рук куртку, и рраз – ловко так одел. А потом вдруг цепко схватил Пашину руку и поцеловал, да еще при этом сказал скороговоркой примерно следующее:

– Прасковья Николавна… Паша… Простите великодушно идиота-мальчишку. Схватил, так сказать, недозревший плод и ничего не понял. Где уж ему разглядеть…

– Анатоль… – властный голос маман прервал, к Пашиному облегчению, эту идиотскую сцену, и она выскочила на площадку, громко хлопнув дверью. Назвать ее Прасковьей Николавной… какой-то недозревший плод… Это он что, ее имел в виду, Пашу?! Да он просто дурак, причем давно перезревший! Паша зачем-то внимательно посмотрела на свою руку и вытерла ее о куртку. А Костик его – вообще полный придурок, вот это дядюшка правильно подметил.

Контора, в которой работала Паша, реорганизовалась. Словечко это, как только Паша услышала его от своего начальника первый раз, ей решительно не понравилось. Будто чем-то режущим провели по стеклу – рреоррганиззация…

Как выяснилось, предчувствие Пашу не обмануло, во что именно реорганизовалась контора, узнать ей было не суждено. Начальник, видимо, пересел в другое кресло, возле которого уже стояла секретарша с блокнотом, и не такая неказистая, как Паша, так что ее услуги больше не требовались. Ну и что? В принципе хороший секретарь, с двумя иностранными языками, всегда сможет найти себе работу, а она – хороший, успокоила себя Паша. Дома то обстоятельство, что она временно не работает, кажется, заметила только Татьяна.

– Наплюй и разотри. Сколько он тебе крови попил! Сам бумажку потеряет, а с тебя спрашивает. И слава богу, что ты с ним рассчиталась, а то еще и под монастырь бы подвел. – Татьяна решительно игнорировала то обстоятельство, что «рассчитались» все-таки с Пашей.

Да уж, у Георгия Никитича была дурацкая привычка, не глядя, запихивать бумаги в первый попавшийся ящик стола. Искать он не желал, а сразу наливался малиновым цветом и фальцетом орал:

– Где?! Праасковья Николавна! Я вам отдавал документ… – И главное, начинал беситься еще больше, если Паша предпринимала робкую попытку напомнить или поискать самой. – Я не в маразме еще. Бумагу я отдавал вам, Прасковья Николавна, так что у себя и ищите и найдите немедленно! – и начинал громко барабанить веснушчатыми пальцами по столу, пытаясь деморализовать своего секретаря.

Особенно было обидно, когда он, отгородившись от Паши пухлой рукой, говорил язвительным тоном:

– Вот только не нужно смотреть на меня глазами испуганной лани. Не советую делать из меня монстра, не советую, Прасковья Николавна!

Паша и не смотрела вовсе, потому что меньше всего чувствовала себя какой-то там ланью. Просто багровая физиономия под рыжим чубчиком – это было нечто. Ей хотелось треснуть Георгия Никитича папкой по голове и послушать, не зазвенит ли она, как пустой котелок.

Но что поделать, улучив момент, Паша мчалась в рекламный отдел к Елене Прекрасной. Паша ходила на работу в строгом брючном костюме, а Елена в немыслимых коротеньких юбочках, и все равно из них двоих именно она производила впечатление толковой деловой сотрудницы. Прямо загадка природы. Всем было известно, что Елена имеет над начальником неограниченную власть, и Паша этим иногда пользовалась.

– Что, опять? – спрашивала Елена. – Ладно, что-нибудь придумаю, – великодушно обещала она, и Паша неслась обратно на исходную позицию, ждать. Минут через пять раздавался телефонный звонок. Что там Елена говорила начальнику, Паша никогда не пыталась подслушать. Главное, что шеф с озабоченным видом вылетал из кабинета, а Паша кидалась к его столу, чувствуя себя Штирлицем в логове врага. Бумага находилась, и Паша летела на свое рабочее место. И вот тогда, когда ей стало казаться, что она к этим штучкам привыкла и вполне могла терпеть их и дальше, взяла да и «рассчиталась», как говорила Татьяна. Ничего себе, рассчиталась…

История с поисками работы закончилась для Паши неожиданно – ее вызвала на ковер маман. То есть это Паша так было подумала, что сейчас ей от матери за что-то влетит, но та заговорила совсем о другом. Мария начинает свою певческую карьеру (как, уже?!), и ей нужен свой надежный человек рядом, чтобы за ней присматривал. То ли за Машкой, то ли за карьерой. Паша даже растерялась.

Ей сразу вспомнилось, как она шпионила за Маней на катке, как таскала за ней скрипку и тому подобное. Это и тогда было делом нелегким, а теперь, когда Маня вымахала выше ее на голову и обошла по весу килограммов на двадцать… Естественно, саму Машку за собой волочить не придется, но что еще она могла для сестры сделать?

– Паша, ты ее знаешь, она плохо ориентируется в бытовых вещах, а для творческой личности чрезвычайно важен комфорт как внешний, так и внутренний. У тебя есть опыт секретарской работы, так что ты вполне могла бы пока взять на себя некоторые организационные вопросы, какие-то мелочи… Когда возникнет необходимость.

Маман покачала туфелькой, и та упала на ковер. Толстые короткие пальцы с кроваво-красными ногтями пошевелились и вдруг напомнили Паше какое-то хищное растение, ожидающее свою жертву. И она быстро наклонилась и надела туфлю на ногу матери, и, в общем-то, это оказался никакой не башмачок, а растоптанный широкий башмачище с лысеющим помпоном… Паша рассердилась из-за этого наблюдения и даже почувствовала себя предательницей.