Рубиновая Долина - Шарон Крич

— Да, прямо сейчас.

Глаза Тиллера были плотно закрыты, но сам он не спал. Он лежал, пытаясь грезить о предстоящем путешествии по реке Рутабаго. Иногда у него получалось заставить себя грезить о каких-то вещах. Обычно он делал это, когда у него возникали проблемы, в надежде, что это поможет ему найти какое-то решение.

В первый раз он поступил так, когда их второй ребёнок, Люси, была ещё малышкой. Люси несколько недель подряд сильно болела, была вялой и бледной. Доктор брал анализы, очень много анализов, руки маленькой девочки были усеяны следами уколов, и к ним было прицеплено множество всяких трубок.

Когда все анализы были взяты, Тиллер и Сэйри забрали Люси домой, чтобы дождаться результатов.

— Но она ведь не ест ничего, кроме фруктового мороженого, апельсинового фруктового мороженого. Чем же нам её кормить? — спросил Тиллер в отчаянии, когда они выходили из больницы.

— Пусть ест фруктовое мороженое, — ответил доктор. — В этом нет вреда.

Той ночью Тиллер заставил себя грезить о Люси, чтобы понять, что с ней не так. В его сне Люси лежала на койке, держа капающее фруктовое мороженое на палочке. Оранжевые капли становились красными, как кровь, и, когда касались её кожи, издавали ужасные шипящие звуки.

— Папа, мне больно, — пожаловалась Люси во сне.

Проснувшись на следующее утро, Тиллер выкинул всё фруктовое мороженое. Затем наполнил кастрюлю колодезной водой и принялся бросать в неё всё, что нужно для приготовления выздоровительного супа, на ходу придумывая его рецепт. Тиллер объяснил Люси, что всё фруктовое мороженое ночью куда-то исчезло, зато вместо него ангел принёс ей суп, суп исключительно для Люси, а не для Бадди, Тиллера или Сэйри. Люси осторожно проглотила первую ложку. Потом другую. Затем третью. А когда съела первую тарелку, то попросила добавку. К вечеру она уже играла с Бадди в догонялки на крыльце. На следующее утро Люси помчалась к ручью. Её щёчки были розовыми, а маленькие ручки взлетали вверх, как крылышки.

Когда на следующей неделе Тиллер заглянул в кабинет врача, доктор извинился.

— Анализы ничего не выявили, — развёл он руками. — Нужно сделать новые.

— Нет, не будет больше никаких анализов, — заявил Тиллер. — Причиной было фруктовое мороженое. Апельсиновое мороженое. У неё, должно быть, аллергия на цитрусовые.

Доктор пренебрежительно посмотрел на него.

— Я не думаю…

— Поверьте мне, — заверил его Тиллер. — Апельсиновое фруктовое мороженое. Дело в нём.

И вот теперь, лёжа в кровати и думая о путешествии к могучей реке Рутабаго, он вновь обратился за помощью к грёзам. На этот раз Тиллер надеялся, что сон подскажет, стоит ему отправляться в путешествие или нет. Его тревожила предстоящая разлука с женой и ответственность за Флориду. Хватит ли ему терпения?

Тихо лёжа с ним рядом, Сэйри тоже не спала и тоже волновалась по поводу предстоящего путешествия. Она так долго мечтала отправиться в это путешествие — самостоятельно, без Тиллера! Она провела с ним почти всю свою жизнь и хотела узнать, как ей будет без него. Станет ли она думать о чём-то другом? Станет ли поступать по-другому? Каково это быть одной?

Сэйри задремала, но когда храп Тиллера разбудил её, встала, прошла в гостиную и открыла стоящий в углу сундук. В нём хранились частички её прошлого: сверху лежали свадебные фотографии их взрослых детей, под ними рисунки, сделанные детьми много лет назад. А ещё ниже она нашла собственное фото — ей было девятнадцать лет, и она стояла перед кафе в Нью-Йорке.

Сэйри посмотрела на себя, на длинные тёмные волосы и гладкую кожу. Она уехала в Нью-Йорк учиться в колледже, полная волнения, жаждущая звуков и запахов огромного многолюдного города. Она пробыла там две недели, когда перед её дверью появился Тиллер.

— Я тоже решил приехать, — сказал он. — Я скучал по тебе.

— Только не это, — заявила она ему. — Отправляйся домой.

— Домой? — переспросил он. — Я хочу быть здесь с тобой. Я устроюсь на работу и…

— Даже не думай, — повторила она. — Возвращайся домой.

Она захлопнула перед его носом дверь, сначала злясь на него, а потом на себя за то, что сделала.

Каким растерянным он был, стоя перед ней на пороге!

Спустя неделю из Рубиновой Долины пришла открытка. «Клёны как пылающие рубины», — написал на ней Тиллер.

Ещё через неделю пришла вторая: «Клёны превратились в золото, а листья ивы плавают в ручье».

Тиллер продолжал и дальше в том же духе. В течение шести месяцев каждую неделю он отправлял ей открытки и в каждой писал о том, что происходило в Рубиновой Долине: как выпал первый снег, как ледяная буря усыпала ветви деревьев миллионами искрящихся алмазов, — сотни коротких предложений о том месте, которое она покинула, и ни слова о себе.

К весне Сэйри всё сильнее раздражал оглушительный городской шум — визг шин грузовиков, пронзительные гудки клаксонов, стук отбойных молотков. Запахи большого города, которые сначала возбуждали её, начали преследовать её: повсюду воняло жареной колбасой и пончиками, дёгтем и мочой, бензином и канализацией. Получив от Тиллера открытку о первых фиолетовых крокусах, проклюнувшихся рядом с ручьём, и о новых листьях, украсивших ветки, похожих на изумруды, она собрала сумки и вернулась в Рубиновую Долину.

И вот теперь в сундуке в их доме под фотографией Сэйри в Нью-Йорке лежала их с Тиллером фотография, сделанная в день свадьбы. Сэйри любовалась гладкой кожей Тиллера, рассматривала его высокую, прямую спину и обаятельную улыбку. Она посмотрела на себя молодую. Кто ты? — спросила она у Сэйри на фотографии.

Сэйри закрыла сундук. Что, если поездки, которые они запланировали, — самая настоящая глупость? Она подошла к лестнице, ведущей на антресоли, и прислушалась. Не считая всхрапываний Тиллера, этой ночью в доме было подозрительно тихо.

Рубиновая Долина ночью — жутковатое, а кое-где даже зловещее место, полное теней и тишины, но и тени, и тишина обманчивы. Из темноты то и дело выскакивают всякие существа: юркие летучие мыши и проворные еноты, трепетные мотыльки и хитрые рыси. Тишину всё время нарушают стоны и завывание, фырканье и крики, скрипы и треск.

Дорожки, которые при дневном свете кажутся такими прямыми и проторёнными, ночью извиваются и змеятся, петляют и исчезают в густой чаще леса. Откуда ни возьмись, вырастают валуны, а путь преграждают поваленные деревья. Корни деревьев, ямы и болотистая почва превращаются в ловушки для ничего не подозревающих ног.

В этот тёмный густой лабиринт и отправились Флорида и Даллас. Не прошло и десяти минут после того, как ребята выскользнули из дома, а они уже заблудились в лесной чаще.

— Что здесь делает этот дурацкий куст? — проворчала Флорида. — Его не было тут раньше. Зачем ты пошёл этим путём?