Катастеризм - Александра Голубева

После этого приходил туман – по-своему сладкий.

Когда Тульин работал, у него возникало двойное зрение, похожее на серые точки решётки Германа. Подключившись к капюшону, он мог закрыть глаза, но полноценно увидеть идущие в мозг фальшивые картинки ему не удавалось – они сливались в клокастое марево, как если бы издевательски долгая экспозиция на видео превратила людей в серо-бурую многоножку. Лишь иногда в месиве будто мелькали образы – а может, он их придумывал? Со скуки Тульин пытался порой выловить их в этой мутной реке, но стоило ему на них сосредоточиться, как серое пятно выскальзывало – перекрёсток решётки белеет, если сфокусировать взгляд именно на нём. В бодрые дни это слегка его раздражало, но обычно не вызывало эмоций – Тульин надеялся лишь, что BARDO правда получает от него всё необходимое. Фальшивые сигналы, пришедшие по фальшивым хвостикам нейронов, плясали и таяли.

Фокус же был в том, что иногда – изредка – плясать и таять начинал и реальный мир.

Нет, Тульин не видел галлюцинаций. Когда он вошёл в BARDO и уткнулся глазами в зеркало, ему не померещилось, будто из бездны выглядывает дракон или по ней вьются кислотные узоры.

Ему померещилось наоборот: будто весь мир на секунду стал периферийным. Будто нет ни зеркала, ни Тульина в нём, ни Сунаги, ни BARDO, а есть лишь дрожащая серая точка, иллюзорность которой сознаёшь даже тогда, когда более-менее ясно выхватываешь её периферийным зрением.

Он почувствовал на плече тёплую ладонь и вздрогнул, но это был всего лишь Сунага. Подошёл проверить, чего это его подопечный завис перед зеркалом, вперившись в самого себя.

Или просто вежливо намекал, что рабочее время уже идёт.

Добродушно похлопав Тульина по плечу, Сунага вознамерился было вернуться к себе в комнатку. Потом обернулся:

– О, меня же просили вам передать – ну, Юлия Николаевна просила. Тут такой момент… деликатный.

Тульин заиндевел, но попытался не подать виду.

– Давайте я начну с того, что напомню вам: BARDO – совершенно легальная организация, и мы не делаем ничего незаконного и предосудительного. Такое вступление уже звучит не очень, да? Но это правда. Тем не менее мы стараемся не афишировать свою деятельность. Это просто… никому не было бы на пользу.

– Тут что же, всех приглашала Юлия Николаевна лично?

– Нет, в том-то и дело. Но даже если бы и да – информация, как ни крути, просачивается. В такой век живём… мы сперва включали в трудовой контракт и NDA, то есть подписку о неразглашении, но всё равно её никто не соблюдает, а судиться с нашим контингентом… сами понимаете.

Он выразительно указал глазами на вопиюще школьничью серебристую куртку, висевшую в шкафу, что заменял BARDO гардероб.

Тульин почти спросил, всегда ли этот шкаф был зеркальным.

– Весьма великодушно с вашей стороны, – сказал он вместо этого. – Не судиться со школьниками, я имею в виду.

– А то. Но, в общем, великодушие имеет последствия. На бордах прошёл-таки про нас громкий слух… причём такой, специфический. Конкретно – что с нашей помощью можно расследовать преступления, с которыми не справилась полиция. Ну, понимаете, да? Допустим, нет фоторобота – или его просто не хватает, камеры наблюдения всё-таки снимают в так себе качестве. А наши специалисты – то есть вы – вполне можете разглядеть в толпе… ну, скажем, мошенника, скрывающегося с места преступления. По языку тела, по походке – эфемерным маркерам, которые чёрта лысого получится описать формально, а люди чувствуют и вычленяют. В целом, – крякнул он, – логика тех, кто распускает слухи, понятна. Мы ведь действительно занимаемся поиском таких маркеров.

– И действительно можем помочь?

– Ну… вообще говоря, да. Работа с большими массивами данных – штука в целом надёжная. Каждое видео, которое посмотрите вы, потом перепроверит ещё десяток людей, и суждение выносится, только если вы все сходитесь… как по мне, это будет понадёжнее бабки-свидетельницы, которой что-нибудь там померещилось из окна. То есть да, повторю, я понимаю, почему кто-то решил, что нас можно использовать как детективное агентство. И хоть мы стараемся охранять личные данные сотрудников, сами понимаете – такое время… короче, Юлия Николаевна просила меня предупредить, что с вами может выйти на связь какой-нибудь пострадавший… от чего-нибудь… и попросить помощи. Так вот: не помогайте!

Не то чтобы Тульин рвался в добрые самаритяне, но от последней фразы всё равно как-то опешил.

– Но вы же сказали, что мы можем…

– Можем. Но не будем, – ответили ему из-за спины.

Тульин обернулся. Юлия Николаевна Гамаева, генеральный директор ID BARDO, улыбнулась ему так, как умела только она и люди из рекламы: одновременно приветливо и абсолютно равнодушно.

Собранные волосы, но клетчатая рубашка с закатанными рукавами. Портативный энцефалометр на шее, но длинные ногти, как нельзя медицинским работникам.

И не офисный служащий, и не врач, а чёрт разбери что.

В BARDO все выглядели так, будто собрались на случайные посиделки.

– Здравствуйте, – сказал Тульин.

Гамаева коротко кивнула.

– Во-первых, технологии BARDO – экспериментальные, и ничего из наших наработок не будет иметь веса в суде. Во-вторых же… а мы и не хотим, чтобы оно этот вес имело. Потому что для этого законотворцам, чиновникам и просто широкой общественности потребуется глубоко забраться в нашу деятельность и начать в ней ковыряться. Писать про нас законы, которых сейчас нет. Совершенно ни к чему привлекать лишнее внимание. Поэтому, – с несвойственным ей нажимом продолжила Гамаева, – если кто-нибудь обратится к вам за помощью – в поиске преступника, вообще кого-то в толпе, вы откажете. Даже если мотивация просителя будет достойной, а ситуация печальной. – Она расслабила плечи. – Поверьте, я отлично понимаю вашу тягу к справедливости. Я – отлично понимаю. Но и вы ведь понимаете. Не стоит.

Гамаева, видимо, услышала лишь обрывок их разговора с Сунагой. Услышала как-то по-своему: Тульин ведь не говорил ни о какой справедливости. И не думал.

Он сейчас вообще ни о чём не думал.

Где-то он читал, что разумность наша – это в целом иллюзия, а человек восемьдесят процентов жизни проводит на автопилоте, не включая голову. Кто работает в BARDO – тот и все девяносто пять.

Тульин – девяносто восемь.

В общем, и мысли такой не было, что кто-то может заподозрить у него обострённое чувство справедливости, жажду помочь ближнему и, супергеройской маской нацепив видеокапюшон, отыскать в толпе сбежавшего преступника. До слов Гамаевой он не проводил параллелей.

А теперь провёл, и его прошибло жаром.

Да уж, что может быть отвратительней с её стороны: заподозрить в нём альтруизм и готовность кому-то помогать. Как объяснишь хотя бы тому же Сунаге, почему от этого так корёжит?

Никак. Поэтому Тульин ничего не ответил, вместо этого раздражённо сунув пальто в шкаф – в такси он, разумеется, его не надевал, так и нёс в руках от самого дома. Свободных вешалок не было, и повесить пальто пришлось поверх серебристой школьничьей куртки.