Улыбка Афродиты - Стюарт Харрисон

– Что-то вроде этого.

– Подростком я никогда ни в чем не сомневалась. Когда я оглядываюсь на прошлое, мне кажется, что такого не могло быть, однако мои брат и сестра думают так же. На мой взгляд, родители у меня весьма зажиточные люди. Я ходила в хорошую школу. У меня был пони. У нас есть загородный дом и все такое. В нашу жизнь не вписывалась только моя Нана. Она жила в маленькой квартире в Северном Лондоне, там же выросла и моя мать. Она была счастлива и не хотела оттуда уезжать, потому что там жили ее друзья и все, кого она знала. Все греческие семьи. Забавно, но я никогда не слышала, чтобы она говорила на каком-либо другом языке, кроме английского, несмотря на ужасный, почти непонятный акцент. Вы, наверное, подумали, что этот вопрос надо было задать бабушке?

– Необязательно. По-моему, дети спокойно принимают все, что угодно, если так было всегда.

– Да, наверное. Возможно, поэтому я никогда и не интересовалась по-настоящему своим дедушкой. Никто никогда не говорил о нем. Когда я выросла, все, что о нем было известно мне, – это то, что он умер много лет тому назад. У нас не было его фотографий. Даже мама никогда о нем не упоминала.

Алекс заглянула внутрь разрушенного домика. Ее взгляд остановился на выцветшей надписи на стене. Слова были написаны по-гречески, поэтому я понятия не имел, что они означают. Порывшись в кармане, Алекс выудила оттуда ручку и блокнот.

– Хочу узнать, что здесь написано, – пояснила она, старательно копируя надпись.

Мы вышли из развалин, и, перед тем как уйти, Алекс остановилась и в последний раз окинула взглядом останки дома. Сквозь листву оливковых деревьев, растекаясь по сухой земле, пробивались солнечные лучи. В глубине густого кустарника, в полумраке, я заметил какое-то движение и поначалу решил, что это животное или птица, но, присмотревшись внимательнее, с удивлением обнаружил, что ошибся.

– У нас гость, – кивнул я в сторону старика, почти незаметного среди деревьев.

Он молча смотрел на нас, и, хотя я едва различал черты его лица, его темные, полные ненависти глаза произвели на меня сильное впечатление. Мне показалось, что черная злоба льется из него, стекая на землю.

– Kalimera! – крикнула Алекс. – Oreos keros.

Старик не ответил.

– Может, нам лучше уйти, – предложил я. – По-моему, он не жалует посетителей.

Мы пошли по тропинке обратно. Выйдя из рощицы, я оглянулся. Старик, глядя нам вслед, стоял на прежнем месте. Я почувствовал облегчение, когда мы оказались на улице, но ощущение, что он наблюдает за нами, не покидало меня. Когда же из переулка впереди нас появилась фигура, я не удивился, узнав его.

– Как по-вашему, что ему нужно? – спросила Алекс.

Старик стоял у обочины дороги, наблюдая, как мы приближаемся.

– Наверное, он безобидный. Скорее всего просто не привык видеть здесь незнакомцев. А может, просто не в себе.

Сморщенное коричневое лицо старика напоминало грецкий орех; на вид ему было лет семьдесят, а то и восемьдесят. Его одежда была грубой, покрытой заплатами и старой, превратившейся в корку грязью. Но самым неприятным был его напряженный взгляд. Проходя мимо, я кивнул ему, но он, похоже, даже не заметил этого. Он зловеще смотрел исключительно на Алекс, едва слышно бормоча чтото. Я не разобрал его слов, но звучали они сурово и враждебно.

– Вы поняли, что он сказал? – спросил я.

– Я не настолько владею греческим. – Но вид у нее был потрясенный.

Старик следил за нами до самого джипа. Он был единственной живой душой, которую мы встретили во всей деревне, и, спускаясь вниз под гору, я радовался, что покинул это место.

Добравшись до залива Полис, я предложил остановиться и где-нибудь перекусить. Мы сели за столик на пляже и заказали пиво, хлеб и салат. Рыбаки чинили привязанную у пристани лодку, а рядом в воде возились двое маленьких мальчишек. Все вокруг выглядело обыденно-умиротворяющим.

– Этот старик… он все время смотрел на меня, да? – спросила Алекс.

Я согласился, что, похоже, это так. Она порылась в сумке и вынула оттуда напоминавшую дневник тетрадь. Из-под задней стороны обложки она достала несколько фотокарточек и протянула мне одну. На ней была изображена пожилая седая женщина.

– Это моя бабушка перед самой болезнью.

Несмотря на разницу в возрасте, сходство было очевидно, особенно потому, что у обеих были одинаковые, поразительно светлые зеленые глаза. Алекс подала мне другой снимок, черно-белый и намного более старый. Несмотря на нечеткое изображение, сходство оказалось еще более явным.

– Здесь бабушке всего на пару лет больше, чем мне сейчас. Видимо, старик принял меня за Нану.

– Наверное, так и есть. Думаете, что он знал ее?

– Возможно. Она уехала отсюда после Второй мировой войны. Я ничего не знала об этом, пока за несколько месяцев до смерти ее не увезли в хоспис. Она рассказала мне о своей родной деревне. Я никогда ничего не слышала о ней раньше. Нана рассказала о своих родителях и брате – до этого я даже не знала, что он существует. Это было невероятно. Она умирала, а я вдруг поняла, что совсем ничего не знаю о ней.

– Поэтому вы и приехали на Итаку?

Алекс опять нерешительно помолчала.

– Отчасти.

Мне показалось, что она раздумывает, насколько может открыться передо мной.

– Хотелось больше узнать о ее жизни. И о моем дедушке.

– Он тоже из этих мест?

Она покачала головой:

– Помните, я раньше говорила, что никто никогда о нем не упоминал? Впервые я услышала про него от умирающей Наны. Однажды вечером я пришла навестить ее. Ей дали большую дозу морфия. Казалось, у нее все перемешалось в голове. Похоже, она думала, что опять находится на острове, и говорила о мужчине, которого любила. Его звали Штефан.

– Штефан? Но ведь это немецкое имя, разве нет?

Алекс кивнула.

– До самой ее смерти я больше ничего не узнала. Я расспросила маму, и она рассказала мне, что ее отцом был немецкий солдат. Вот поэтому никто никогда не упоминал о нем. Когда Нана покинула Итаку, она была беременна. Ее девичья фамилия – Заннас. Ее семья жила здесь на протяжении многих лет, но после войны родственники отреклись от нее и заставили уехать. Заявили, что она предательница.

Я начал понимать, что Алекс имела в виду, говоря, что не знает, кто она, и почему спрашивала, узнал ли ее тот старик в деревне.

– А вам известна дальнейшая судьба вашего деда?

– Нет. Это еще одна причина, почему я здесь. Мама говорила, что однажды она попробовала выяснить о нем все, что возможно. Она предполагала, что, даже если он погиб, у него должна была остаться семья. Она интересовалась, есть ли у нее где-нибудь братья или сестры. Она была единственным ребенком, поэтому это было для нее важно. Долгое время Нана не говорила ей, но в конце концов уступила. Наверное, она испугалась, что, если не сделает этого сама, мама найдет другие пути, которые будут хуже.