Влюбляться лучше всего под музыку - Елена Соколова

Лечу…

И вдруг, будто придя в себя после этого неожиданного полета над пропастью, приподнимаюсь и начинаю двигаться быстро и яростно, вцепляясь дрожащими пальцами в его грудь. Быстро, еще быстрее, до помутнения рассудка. До капель пота, появившихся и почти явно ощущаемых мною на собственной спине. До тихих стонов, начавших срываться с наших губ.

Мы становимся одним целым на мгновение и почти взлетаем вместе в небеса, как вдруг звук открывающейся двери возвращает нас в реальность. Замираю на секунду и тут же соскакиваю, пытаясь руками выдрать из-под Пашки простынь, чтобы укутаться.

Нет! Этого не может быть! Может, нам это послышалось? Но тут в коридоре раздается хлопок.

— Да ла-а-адно, — стонет Пашка и подпрыгивает на кровати.

— Что? Кто? Как?! — Шепотом кричу я, в панике дергая за уголок одеяла.

Успеваю лишь прикрыть нижнюю часть туловища, когда вдруг зажигается свет в прихожей. Дверь в комнату мы, конечно, не закрыли, и поэтому оказываемся во всей красе перед глазами Елены Викторовны, их с Машей мамы.

Пашка успевает прикрыться подушкой, и пока я размышляю, упасть мне или отвернуться лицом к стене, притворившись мертвой, женщина становится свидетелем этой неприглядной сцены. Вот же блин…

— А… Аня… — Словно не веря своим глазам, произносит она.

— Тетя Лена… — Натягивая простынь на грудь, мычу я. — Здравствуйте…

Женщина смущенно опускает взгляд на пол и замечает разбросанную повсюду одежду, где среди прочего валяются мое нижнее белье и трусы ее сына. Елена Викторовна густо краснеет.

— Мама! — Кричит Паша. — Постучать не могла?!

— Куда? К себе домой? — Отворачиваясь, говорит она. — Мог бы и закрыть двери, если собрался… если…

И так и не договорив, уходит на кухню.

— О, Боже, — бормочу я. — Какой стыд!

Что может быть хуже этого? Вот дерьмо! Лихорадочно спрыгиваю и дрожащими руками начинаю собирать с пола свою одежду. Точнее белье. Потому что одежды у меня нет.

— Аня, Аня, стой! Все нормально. — Пытается успокоить меня Суриков. — Погоди!

Он касается меня руками. Ох, не нужно. Я все еще чертовски возбуждена, но мне не хочется ни продолжать, ни просто оставаться здесь. Мне больше, наверное, никогда не удастся спокойно смотреть его маме в глаза. Так и вижу эту картинку: мы голые и она с открытым от изумления ртом. Ужас!

— Не может быть. Как так вышло? Ты же говорил, она на смене! — Убираю волосы за уши. — Принеси мне что-нибудь из Машкиной одежды. Пожалуйста!

— Куда ты сейчас пойдешь? — Хмурится Паша, встает, натягивает трусы-боксеры, затем джинсы. — Я тебя никуда не отпущу.

— Иди быстро!

Пока он возится в соседней комнате, застилаю зачем-то постель, постоянно испуганно оглядываясь на дверь, и репетирую «морду кирпичом». Получается плохо.

— Не знаю, почему она вернулась так рано. — Говорит Паша, протягивая мне толстовку и джинсы. — Пойду, спрошу. Поговорю. Успокою, что ли…

Пытаясь втиснуть в чужую одежду свой зад, лихорадочно соображаю, как быстрее и незаметнее свалить отсюда. Может, через окно?

— Солнцева, я тебя не узнаю. Не все ли тебе равно, а? — Спрашиваю сама себя. — Нет. Ведь меня застукали с голыми сиськами, как самую развратную шлюшку… О, Боже… И кто? Мама подруги!

Бегаю по комнате, пытаясь привести мысли в порядок. Хорошо еще, что я не встретила ее громкими криками: «Да, Паша, да, да-а-а»! Было бы еще веселее.

Сажусь на стул, обхватываю голову руками. Через секунду они оба возвращаются в комнату. От взгляда на Лену Викторовну у меня неприятно холодит спину, но женщина выглядит спокойной и даже пытается мне улыбаться.

— Анечка, — вежливо произносит она, — с нашим папой очень плохо. Нужно срочно ехать. И если ты не против, закинем тебя по пути домой. Хорошо?

— Нет, я сама могу. — Закусываю губу. Взгляд не прячу, держусь стойко, даже реветь не хочется. Вроде. — Не стоит. Добегу так.

— Нет-нет, увезем.

Смотрю на Пашу. Он подмигивает мне, берет со стула футболку и надевает. Вот и правильно. От взгляда на его голую грудь мне становится еще хуже.

— Простите, — снова обращаюсь к тете Лене. — Мне жутко неловко, что так получилось…

— Ничего, — устало выдыхает женщина, — надеюсь, в следующий раз увижу тебя в одежде.

Уголки ее губ приподнимаются в подобие улыбки. Мне становится легче. Возможно, даже через какое-то время мы с ней сможем общаться как прежде. Все может быть.

Когда она выходит за дверь, Пашка сразу же хватает меня за талию и прижимает к себе. Низ живота клокочет, требует продолжения, бунтует, горит, плавится от желания. И это даже несмотря на пережитый стресс.

— Что же ты делаешь со мной, Суриков? — Качаю головой и затем охотно отвечаю на его поцелуй.

Наконец, мы размыкаем губы, и Пашка гладит меня большим пальцем по щеке.

— Ты же знаешь, я не хочу с ним общаться, — это он про отца, который оставил их с сестрой, когда обоим было по десять лет, — но пообещал маме. И чего я такой добрый стал в последнее время? Не знаешь?

Он буквально держит меня взглядом. Вот это силища. Я, кажется, даже не моргаю, а сердце опять скачет куда-то диким галопом.

— Потерпи уж. Вдруг он помирать собрался? Ой, прости. В смысле… Поговори с ним, выслушай, не груби. — Забираюсь пальцами в его волосы. — Отец ведь. Мне вот еще хуже. Я своего вообще никогда не знала.

Паша обнимает меня и гладит по спине:

— Прости.

— Ничего, привыкла. — Пожимаю плечами. — Его вроде и не существовало никогда.

— Мы… встретимся завтра? — Паша бросает взгляд за окно. — То есть сегодня уже.

— Ты хочешь? — Вижу, как его глаза плывут от желания.

— Еще спрашиваешь. — Прижимает меня к себе так крепко, словно боится потерять. Или просто хочет раздавить, что тоже возможно, когда испытываешь такие сильные чувства. — Я буду считать минуты до нашей встречи.

Целую его в нос, затем в щеку, скольжу ниже и впиваюсь в губы. Интересно, мы сегодня отлипнем друг от друга? Или срастемся, как два дерева, и нас придется отделять друг от друга бензопилой?

Паша

— Сынок, — тихо произносит мама, когда мы останавливаемся у нужного дома.

На самом деле перед нами старый трехэтажный барак, один из нескольких, оставшихся еще в центре города. Их обещали снести лет двадцать назад и с тех пор даже ни разу не ремонтировали.

Через приоткрытое окно в салон заползает сладковатый запах гнилья и помоев. На улице уже светло, но местные алкаши на лавочке и не думают прерывать веселье, начатое еще, вероятно, накануне.