Ночь Стилета-2 - Роман Канушкин

— Вот ты… — Андрей чуть смутился, — ну, в общем, я уже думал об этом.

— Помнишь, что ты спросил у меня в первую нашу встречу? Когда ты нас знакомил? С Любкой?

— Конечно, помню. Я спросил, как она тебе. По-моему, все старые корешки, а мы же старые корешки…

— Эт-то точно!

— …спрашивают именно это.

— И что я тебе ответила?

— Что она красавица.

— Не только.

— Ну да, ты сказала, что… вроде… Правда, мы в тот вечер прилично надрались, в таком состоянии тянет пооткровенничать.

— Ох и балда же ты у меня. Я сказала, что, по-моему, она тебя любит.

Не только твои деньги, а тебя.

— Ну… да… наверное.

— Андрюш, у меня растут близнецы. Им же нужны будут друзья. С кем играться… В песочнице.

— Корешки?

— Корешки, — она быстро поцеловала его в висок, — такие же, как и их родители.

— Что, поедем выбирать платье невесты? — Он ухмыльнулся.

— Ну говорю же — балда! А вот с новогодним — могу помочь.

— Хорошо. Где, кстати, собираетесь сами Новый год встречать?

— Мы — дома.

— А нас с Любкой к себе Виноградов пригласил.

— Петя?

— Ну, с женой. Мы же теперь дружим семьями.

— Это хорошо, Андрюш. Это действительно хорошо, что вы с Виноградовым так… скорешились. — Она рассмеялась. — Правильное слово?

— Не-а… Кореша — это мы с тобой. А с Виноградовым у нас просто теплые, товарищеские отношения.

— Ладно, господа-товарищи…

— Правда. Знаешь, рыбалка, охота — это очень сближает.

— И бани с девочками…

— Ой, везде ты суешь свой маленький носик.

— Уже молчу.

— И славно…

— Ну вот, надулся… Может, я ревную…

— К кому? К девочкам из бани?!

— Балда! К Виноградову!

— Ревнуй себе на здоровье.

— Что мне остается? Рыбалку не люблю, охота — вообще преступление.

Даже в бане с девочками я тебе не товарищ. — Вика снова рассмеялась. — Ладно, едем. Я даже знаю, какое мы ей купим платье.

Все это произошло давно. По крайней мере задолго до того момента, когда в жизнь Вики пришло время перемен. А потом калейдоскоп повернулся и узор сменился в первый раз. Климпс-климпс. В какой узор должны сложиться стеклянные бусы?

А эта новогодняя ночь прошла очень весело. Андрей с Любой встречали праздник у четы Виноградовых. И шампанское называлось «Дом Периньон». И всем желали много-много счастья. А потом к ним присоединились Вика с Лехой, и через некоторое время «молодежь», как отозвался о своих гостях Виноградов, отправилась «гудеть» в веселое ночное путешествие по злачным местам. И к четырем часам утра Андрей заявил, что хотел бы познакомить Леху и Вику с Любиным начальством. Они все уже были прилично навеселе.

— Я звонил, не может быть никаких отказов, — заявил Андрей, — нас люди ждут. Они арендуют «Здравствуй — рады». Это ночной клуб. Здесь недалеко.

Там отли-и-и-чный стол для бильярда. Огро-о-омный. Правда, возможно, на нем уже скачут Дедушка Мороз со Снегуркой, — он икнул, — Снежной уркой…

— Тогда — Дедушка Маразм, — рассмеялась Вика. — Черт, по-моему, мы уже набрались.

— Зря смеешься. У них очень сексапильная Снегурка. — А набрались… У русского человека наливается не тело, а дух. Душа… Не набрались.

Любиным начальством — президентом крупной охранной фирмы — оказалась очень милая, приветливая и холеная женщина лет сорока. Она явно была королевой бала, она встречала своих гостей, и, несмотря на четыре часа утра, на ее ухоженном лице совсем не было следов усталости.

— Слышь, — шепнул Леха Андрею, — а президент-то еще очень даже ничего. Нормальная креатура. Вполне можненький… — Он слегка качнулся.

— Весьма репродуктивный товарищ, — согласился Андрей.

— По моей шкале тянет на «генофонд», — важно кивнул Леха.

«Репродуктивный», «можненький», «кароший», «генофонд» — мужские игры в оценке женщин. Шкала — в общем-то вполне безобидная забава с претензией на тайный язык. Очень помогает.

— Не-е-е, — покачал головой Андрей, — «генофонд» здесь — только твоя жена! — А потом, подумав, добавил:

— И моя еще, Любаня. Это — «генофонд».

Они понимающе уставились друг на друга и пожали руки.

* * *

Так или иначе, Любиным начальством оказалась красивая и действительно холеная женщина с царственными манерами. И так уж вышло, что именно эта женщина очень скоро станет известна Игнату Воронову как «шефиня». Именно под ее началом он станет работать.

Мир тесен.

* * *

А потом калейдоскоп повернулся. Правда, это произошло значительно раньше, просто стекляшки, из которых складывались новые рисунки, казались теперь совершенно бессмысленными кусочками такой же бессмысленной реальности. И на периферии этой реальности складывался образ, воспринимаемый окружающими как Вика, все та же наша Вика, которая, правда, пережила страшную трагедию. Но держится ничего, молодец. Сильная женщина. Стальная. На периферии, где-то там, по краям сферы. А внутри не было ничего. Полное отсутствие. Лишь бессмысленный хрустальный звон стекляшек, создающих все новые рисунки. И это продолжалось довольно долго. По краям сферы — Вика, принимающая соболезнования, Вика, убитая горем, Вика, с безумным остервенением погрузившаяся в работу, словно это был единственный способ не оставаться один на один с постигшим ее несчастьем.

Делать, производить, двигаться. Вика, избранная советом директоров вице-президентом компании, Вика, унаследовавшая и контрольный пакет акций, и огромные проблемы, и массу работы, и друзей, и врагов. Там, по краям сферы, где еще функционировал образ, который когда-то был Викой. А внутри этого сновидения — стерильная пустота, нарушаемая лишь бессмысленным звоном перебираемых стекляшек.

Климпс-климпс…

Прошел какой-то отрезок времени.

Климпс-климпс…

Что-то снова случилось. На что следует реагировать. Или по крайней мере имитировать живую реакцию. Потом на всем этом кладбище бессмысленных осколков вдруг забрезжил живой огонек. Маленький, теплый свет, позволяющий надеяться вдруг снова обрести смысл. Трудно сказать, что позволило укрыть этот огонечек от искусственного стеклянного звона, — может, материнский инстинкт, а может, та самая любовь, которая не проходит, но… Теперь стало ясно, что этот огонечек постоянно присутствовал среди этого климпс-климпс. Он горел всегда в тайном, укромном месте, и, может, лишь благодаря этому обстоятельству сновидение, именуемое последними месяцами Викиной жизни, не распалось или, что скорее, не свело ее с ума.