Когда исчезли голуби - Софи Оксанен

Штанины его колыхались от сквозняка, Порков откашлялся. Партс выпрямился, расправил плечи. Приглашение в светлый кабинет Поркова было знаком особого уважения, следовало вести себя соответственно, сдержанно. Хрустальный графин блестел в последних лучах заходящего солнца. Порков налил водки в чешские стаканы, включил люстру молочного цвета и сказал, что он очень доволен. Партс сглотнул — с его первыми главами ознакомились, Порков был в хорошем настроении, мед его хвалебных речей ввел Партса в некое вязкое состояние, в котором он то молча краснел, то пытался пробормотать что-то в ответ.

Опрокинув стакан, Партс ущипнул себя за руку и опомнился, ему еще предстояло поговорить о деле. Он уже много раз по дороге домой как бы невзначай проходил мимо здания на Пярнуском шоссе 10, рассматривал окна верхних этажей и испытывал страстное желание войти внутрь, рассказать о рукописи работникам Главлита, чтобы они поняли всю важность проекта. Но это только мечты, на самом деле он никогда этого не сделает, никогда не увидит воочию работников Главлита, которых надлежит убедить. Вместо этого ему надо попасть на разговор в издательство, расположенное в том же здании, и хорошо бы побыстрее получить деньги, но всему свое время, и об авансе лучше поговорить позже. Прежде всего нужно, чтобы Порков был доволен, надо добиться доверия. Не стоит портить прекрасное расположение духа товарища капитана, иначе он может счесть неуместной просьбу о расширении архивных материалов исследования.

Порков был в ударе, полбутылки беленькой было уже выпито, он вновь наполнил стаканы, и разговор заструился куда оживленнее. Сначала Порков, казалось, не понял витиеватой просьбы Партса, во взгляде промелькнуло некое удивление, столь пронзительное, что Партс догадался: Порков преувеличивает свое опьянение, как и сам Партс. И все же на опьянение можно было списать некую развязность поведения, и, держа это в голове, Партс решил высказать свою просьбу напрямую. Одновременно он позволил выражению лица сломаться, стал бормотать, что наверняка найдет в архивах дополнительные сведения о фашистских выродках, сможет идентифицировать их. Порков засмеялся, шлепнул Партса по спине и сказал: посмотрим, выпьем еще по одной и посмотрим. Наливая водку в стаканы, Порков снова взглянул на него, и Партс потер глаза, расслабил спину до пьяной мягкости, сделал вид, будто, ставя стакан, чуть не промахнулся мимо стола, и усилием воли сдержал правую руку, которой чуть не смахнул с плеча перхоть.

— Но вам и так предоставлено много материала для работы над книгой, его должно хватить. У нас есть указания, товарищ Партс.

Партс поспешил поблагодарить за предоставленный материал и добавил:

— Но я уверен, что в Москве товарища капитана будут считать героем, если результат превзойдет ожидания.

Эти слова заставили Поркова остановиться перед Партсом.

— Конечно, вы можете обнаружить в документах нечто такое, что другие не заметили.

— Именно. Я сам был свидетелем преступлений, совершенных фашистскими выродками, и погиб бы, если бы советские войска не освободили лагерь Клоога. Я посвятил всю свою жизнь сохранению памяти о героических действиях Красной армии и выявлению преступлений гитлеровской чумы. Я мог бы опознать даже охранников. Многие из них были эстонскими националистами, а впоследствии стали бандитами.

Порков вновь рассмеялся, капли слюны брызнули на стакан Партса, и Партс присоединился к сдобренному выпивкой хохоту в знак взаимопонимания. Любой человек на месте товарища капитана желал бы более высокого положения, а дела у Поркова шли очень хорошо. Сможет ли он устоять перед выложенной золотом дорогой, ведущей в Москву? В последние годы появилось так много книг о фашистских преступлениях, так много их разошлось за границей, что Партс знал, насколько важна эта тема. По какой-то причине Политбюро делало упор именно на этой деятельности в Эстонии, что привело к появлению конкуренции.

Порков опять наполнил стаканы.

— Я устраиваю небольшой праздник у себя на даче. Приезжайте вместе с женой. Хочу познакомиться с ней. Нам стоит всерьез задуматься о вашем будущем. Эстонцы скрывают националистов, не понимают, насколько они опасны. Это нравственная проблема, надо поднять нравственные идеалы нации, и у вас явный талант к этому.

Живот товарища Партса скрутило уже в автобусе. Неприятное чувство было связано не с водкой, выпитой в кабинете, а с возвращением домой и неожиданным приглашением Поркова. Товарищ капитан отнесся благосклонно к просьбе Партса, но сохранит ли он свое хорошее расположение, если Партс откажется от визита? Из окон доносился вечерний звон посуды, ярко освещенные кухни навевали тоску. В третьем по счету доме по средам варили суп с фрикадельками, а по четвергам молочный с вермишелью для детей, а для мужчин жарили мясо. Варили варенье. Партса ждали дома ледяная плита и кастрюля с картошкой в холодной воде — все, что осталось от соусов и котлет первых лет семейной жизни после возвращения Партса из Сибири. Урожая ягод с кустов во дворе ждать не приходилось — жена ни разу не удобрила землю под ними золой.

Однако у ворот Партса поджидало удивительное зрелище: ветер теребил развешенные на веревке простыни. Залюбовавшись на поднимаемые холодным порывом белые волны, Партс на мгновение остановился, он уже давно не видел ничего подобного, хотя в столь позднее время белье стоило бы перенести в дом. Но жена занималась стиркой, дома! Его вдруг перестала раздражать странная привычка жены сушить нижнее белье под простынями и то, что утром ванна была пустой, а замачивание на несколько часов в “Ферменте” никак не могло гарантировать хорошего результата, и даже то, что скоро снова начнется нытье про стирку в прачечной, хотя Партс прекрасно знал, как они там стирают; простыни же были подшиты мамиными кружевами. Но это все мелочи, главное, что ситуация уже не столь безнадежна и, возможно, произошел поворот к лучшему. И может, они даже смогут принять приглашение Поркова.

Партс приблизился к входной двери. Ференц Лист струился с проигрывателя жены, проникал во двор, на крыльцо и перила и затрепетал, переходя в руку Партса, как только тот схватился за них, поднимаясь по ступенькам. Надежда и страх, что его ожидания не оправдаются, боролись в его голове, когда он достал из кармана ключи, открыл дверь и переступил через порог, не зажигая света в прихожей. Из гостиной доносился вой, сквозь стекло двери, ведущей в комнату, струился свет. Вой то стихал, то нарастал, время от времени к нему примешивались слова. Все это время Партс надеялся, что дверь гостиной отворится и навстречу ему выйдет жена всего лишь немного навеселе, но разочарование уже выползало наружу, словно гниль из луковицы; искра надежды, загоревшаяся в нем при виде белья во дворе, погасла в полной окурков пепельнице на телефонном столике. Партс поставил портфель из натуральной кожи около трюмо, повесил пальто на вешалку и переобулся в домашние тапочки; только после этого он осмелился приоткрыть дверь гостиной и вступить на территорию жены.

Жена бродила взад и вперед в свете оранжевой лампы, подол ее платья задрался до пояса, кружева нижней юбки испачкались, оплывшее лицо закрывали растрепанные волосы. Зажженная сигарета дымила в пепельнице красным глазом, “Белый аист” был наполовину выпит, под столом собралась целая гора мокрых полосатых мужских носовых платков. Партс тихо прикрыл дверь и прошел на кухню. Его шаги были тяжелы, простыням придется подождать на улице. Удачно прошедшая встреча в доме на улице Пагари ввела его в состояние идиотской обнадеженности. Он просто надеялся, очень сильно надеялся, что они могли бы пойти на вечер вместе, как муж и жена. Какой же он дурак!