Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы - Генрих Харрер

Пройдя сквозь толпу перешептывающихся чиновников, мы вошли в большую залу, где на возвышении восседал улыбающийся упитанный монах, а рядом с ним – светский чиновник того же ранга. Чуть подальше сидели настоятель монастыря, монах-чиновник из Гьябнака и непальский купец. Купец знал немного по-английски и был приглашен в качестве толмача. Для нас была приготовлена скамья из подушек, так что нам не пришлось сидеть как тибетцам, скрестив ноги. Сначала нас попотчевали чаем с печеньем, все вопросы были отложены на потом. Наконец нас попросили показать наш проездной документ. Он пошел по рукам, каждый из присутствующих его внимательно изучил. Некоторое время стояло тягостное молчание. И только потом чиновники начали высказывать свои сомнения. Неужели мы действительно немцы? Они просто не могли поверить, что нам удалось сбежать из английского лагеря, и думали, что гораздо вероятнее мы можем быть русскими или англичанами. Нам пришлось принести все свои вещи, их разложили во дворе и тщательно осмотрели. Больше всего чиновники опасались, что у нас может оказаться радиопередатчик и оружие. Очень сложно было убедить этих людей в том, что ничего подобного у нас с собой нет. Единственными предметами в нашем багаже, которые привлекли их внимание, оказались грамматика тибетского языка и книга по истории Тибета.

Из нашего проездного документа следовало, что мы хотим попасть в Непал. Это чиновникам явно пришлось по нраву, и они пообещали всецело содействовать в этом. Нам сказали, что можно выступить уже завтра, а через перевал Коре-Ла до Непала всего два дня пути. Но это не совсем соответствовало нашим ожиданиям. Мы хотели и дальше оставаться в Тибете и были намерены во что бы то ни стало добиться этого права. Мы просили присвоить нам статус беженцев, неоднократно ссылались на положение о нейтральных государствах, сравнивая в этом плане статус Тибета и Швейцарии. Однако чиновники упрямо, хотя и вежливо настаивали на условиях, прописанных в нашем проездном документе. Но и мы не желали отступать. За месяцы, проведенные в Тибете, мы научились лучше понимать местный менталитет и знали, что ни в коем случае нельзя сдаваться сразу. Вся дальнейшая беседа проходила совершенно спокойно. За чаем – слуги не давали чашкам опустеть – чиновники поведали нам, что объезжают территорию с целью сбора податей и что в Лхасе они не настолько высокопоставленные лица, как может показаться на первый взгляд. Они путешествовали в сопровождении двадцати слуг и огромного количества яков, так что создавалось впечатление, что это по меньшей мере министры.

Наконец мы распрощались, сообщив, что намереваемся провести здесь несколько дней.

На следующий день слуги передали нам от пёнпо – так в Тибете называют всех высокопоставленных лиц – приглашение разделить с ними дневную трапезу. Нас ожидала чудесная китайская лапша! Наверное, выглядели мы очень голодными, потому что перед нами поставили огромные порции. А когда мы при всем желании не могли больше есть, они продолжали нас упрашивать – так мы узнали, что в Азии хорошим тоном считается благодарить хозяев еще до того, как насытишься. На нас снова произвела большое впечатление сноровка, с которой они орудовали палочками, особенно когда мы увидели, как легко ими могут захватить даже одну рисинку. Обоюдное удивление привело нас всех в прекрасное расположение духа, и с обеих сторон часто слышался веселый смех. Под конец было подано пиво, отчего настроение стало еще лучше. Правда, монахи, я заметил, к этому напитку не притрагивались.

Постепенно разговор зашел о нашем деле, и, как мы услышали, пёнпо сошлись на том, чтобы письмом направить нашу просьбу о разрешении на пребывание в Тибете в центральное правительство в Лхасу. Нас попросили тут же составить соответствующее прошение на английском языке – чиновники хотели приложить его к своему письму. Мы все сразу принялись за сочинение прошения, которое в нашем присутствии было приложено к заранее подготовленному письму. Затем оно было запечатано с соблюдением всех церемоний и отдано гонцу, который немедленно отправился в Лхасу.

Мы едва могли поверить, что с нами так приветливо обращаются и позволяют оставаться в Традюне до получения ответа из Лхасы. Так как до сих пор опыт общения с властями у нас был не самый приятный, мы попросили выдать нам письменное подтверждение этого разрешения и получили его. Безмерно счастливые и довольные достигнутым, мы вернулись в отведенный нам дом. Но едва мы зашли, как дверь распахнулась и появилась целая процессия тяжело нагруженных слуг. Нам принесли по мешку муки, риса и цампы и четырех заколотых овец. Мы сперва даже не поняли, что все это значит, но глава поселения, пришедший вместе со слугами, дал нам понять, что это подарок от двух столичных чиновников. А когда мы принялись благодарить за щедрость и гостеприимство, он стал скромно отнекиваться – никто не желал признавать себя дарителем. На прощание дородный тибетец дал мудрый совет, который в дальнейшем очень помог мне жить в этой стране. Он сказал, что здесь нельзя действовать с европейской поспешностью и, чтобы быстрее достичь своей цели, мы должны научиться быть терпеливыми и перестать торопиться.

Оставшись одни в доме и рассматривая полученные подарки, мы не могли поверить перемене своей судьбы. Наше прошение о разрешении на пребывание было уже на пути в Лхасу, а сами мы были обеспечены едой на месяцы вперед. Над головой у нас была уже не тонкая ткань палатки, а настоящая крыша, а служанка – правда, немолодая и не очень красивая – разводила нам огонь и приносила воду. Мы испытывали огромную признательность и с радостью отблагодарили бы этих людей ответным богатым подарком, но у нас практически ничего не осталось. Единственное, что мы могли сделать, – подарить им немного лекарств и надеяться, что нам представится случай выразить свою благодарность в других обстоятельствах. Как и в Гартоке, здесь нам еще раз выпала возможность испытать на себе любезность лхасской знати, о которой я читал столько похвал в книгах сэра Чарльза Белла.[13]

Предполагая, что ответа из Лхасы придется ждать несколько месяцев, мы стали строить планы, как использовать это время. Нам непременно хотелось отправиться в сторону Аннапурны и Дхаулагири, а также на расположенное к северу от них плато Чантан. Вскоре нас посетил настоятель монастыря, которого пригласил помочь местный губернатор. Он сообщил, что дарованное нам позволение ожидать решения центральных властей в Традюне предполагает, что нельзя удаляться от города на расстояние больше одного дневного перехода. Днем мы можем совершать экскурсии куда заблагорассудится, но вечером должны возвращаться сюда. Если мы нарушим это правило, он вынужден будет сообщить об этом в Лхасу, что наверняка повлияет на решение по нашему вопросу, и не лучшим для нас образом.

Поэтому нам пришлось довольствоваться короткими вылазками в близлежащие горы. Особенно нас привлекала Лунпо-Канри, одиноко вздымающаяся на 7095 метров. Часто мы сидели с листами бумаги в ее предгорьях, стараясь запечатлеть ее странные формы. Эта гора, как и Кайлас, находится несколько в стороне от цепи Гангдисе и поэтому особенно впечатляет.