Книги онлайн и без регистрации » Классика » Олух Царя Небесного - Вильгельм Дихтер

Олух Царя Небесного - Вильгельм Дихтер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 52
Перейти на страницу:

Куба бросил в них тетрадь.

— Мне на все плевать! Я не тот, кто был. И вы тоже! Думаете, вы живете? Бедные идиотки! — Он посмотрел на улана и отвернулся к стене.

Нюся накрыла его одеялом и подняла с пола тетрадь.

— Может, он бы не пил, если б кто-нибудь это напечатал? Но кто?

— Поди в НКВД! — разозлилась мать. — Они печатают листовки и плакаты.

— Андя! Что ты несешь?!

— Посмотри на себя! Кожа да кости. Подохнешь как собака.

— Он хочет, чтобы я закончила вместо него. Сам писать не может.

— Брось его!

— У него любовницы.

— Какие?

— Черт-те какие.

Мать и Михал

Мать вернулась с работы и бросила на стол свернутую в трубку газету. Газета подкатилась к кастрюле с картофельным супом, которую Андя Кац поставила на стол. Глаза Сталина, величиной с пуговицы (купленные у Сальки Крохмаль), уставились на суп.

— Утром я замерзла, — сказала мать.

— Я тоже, когда шел в школу.

— Ты? — удивилась она. — Тебе же никогда не бывает холодно.

Она сказала, что утро было отвратительное. Ветер швырял в лицо сухие листья. Вдобавок завыли заводские сирены. Они ревели с вышек нефтезавода и компрессорной станции, с крыш электростанции и газового завода, а также с огромных водонапорных кранов, склонившихся над паровозным депо. Зажав в кулаке скомканные рубли, вырученные за булочки, мать побежала в УКРГАЗ. Ей вспомнились нефтеперерабатывающие заводы, где работали папа и Бронек: «Карпаты», «Малополыпа», «Галиция» и «Польмин». Такие красивые названия! Что тут плохого, почему их заменили этими идиотскими русскими сокращениями?

По дороге она увидела идущего ей навстречу невысокого мужчину в черной куртке. Из воротника куртки торчала шея в белом хомуте рубашки. Волосы у него были русые, глаза голубые и прозрачные. Ей показалось, что она его знает, но откуда — не могла вспомнить. Она замедлила шаг и, переложив деньги в другую руку, вытерла ладонь о тряпицу, которой прикрывала булочки в сумке. Мужчина остановился перед ней.

— Узнаёшь меня? — спросил он.

Это был голос мальчика из гимназии.

— Михал! Откуда ты взялся?

— Из России. Приехал за женой и ребенком. Но их нет в живых.

— Бронек тоже погиб.

— Знаю.

На следующий день я увидел их в окно: они входили во двор. Мужчина был не похож на еврея. Перед дверью они попрощались, и мать вошла в кухню.

— Кто это? — спросил я.

— Михал.

— Еврей?

— Да.

— Еврея не могут так звать.

— Могут, могут, — рассмеялась мать.

* * *

Вскоре Михал пришел к нам в гости. Принес чай в стеклянной банке и картонную коробочку с белым кусковым сахаром. Мать поставила подарки на стол, который перед тем долго скребла, избавляясь от следов муки. Достала из буфета кружки и стакан с ложечкой. Когда вода закипела, взяла тряпкой кастрюльку и налила кипяток в банку.

— Как бы не лопнула! — волновалась она.

— Кипяток! — потер руки Михал.

Листочки чая развернулись и всплыли наверх. Хоть они и плавали в кипятке, но казались живыми. Когда бабушка Миня пила несладкий чай из стакана в серебряном подстаканнике, пахло так же. Отец качался в кресле-качалке с плетеной ивовой спинкой. Из сахарницы, рядом с которой лежали бабушкины очки, брал белые кубики и сосал через них заварку.

Мать, Андя Кац и я теснились на лавке — такой низкой, что край стола был на уровне моих глаз. Мать возвышалась ненамного. Только Андя Кац выглядела нормально. Михал, сидя на стуле от швейной машинки, налил в стакан немного заварки из банки, добавил кипятку и бросил два кусочка сахару. Тщательно все перемешал и отдал ложку матери.

Он рассказывал про Сибирь. В пути был не один месяц. Ехал в поезде вместе с русскими служащими и их семьями. Вначале их бомбили немцы. Потом война осталась позади, и никто не знал, где фронт. Показывая командировку в Орск, он добирался до места на поездах, грузовиках и телегах. Колхозницы пытались его задержать, потому что мужчин не было. Наконец добрался и увидел заснеженные хаты посреди степи. Это был Орск.

Вскоре приехали грузовики, и на замерзшую землю сбросили нефтезавод, который по частям приплыл из Америки. Котлы с торчащими высоко вверх трубами сразу запорошило снегом. Из снежных далей притащились колонны пленных немцев, голодных, закутанных в лохмотья. Они приползали, как муравьи, и собирались в огромные муравейники. Работали, пока могли. Потом их бросали в ямы, которые не засыпали, пока они не заполнялись доверху. Через несколько месяцев завод был пущен в ход, и цистерны с бензином и смазочными маслами отправились на фронт. Начали прокладывать трубопровод, и муравейники расползлись вдоль исчезающих в земле труб.

Михал, как инженер, расфасовывал копченую рыбу, спирт и хлеб. Жил в большой комнате с печкой. Обледеневшее окно выходило во двор, где висела рыба. Он вылезал в окно, закутавшись в тулуп, и отрезал от рыбин куски. За спирт покупал картошку и репчатый лук (если был). Половину хлеба отдавал хозяйке за стирку и уборку. Когда его вызывали в министерство, привозил из Москвы фрукты.

— Русские заботятся о врачах? — спросила мама.

— Да, — ответил Михал.

— Я волнуюсь за Мулю.

— Если он жив, ему там хорошо.

Мать и Андя Кац стали вспоминать тех, кого нет в живых. Чтоб не ошибиться, называли своих соучеников по гимназии в алфавитном порядке. После каждой фамилии перечисляли их сестер, братьев, родителей, дедушек с бабушками. А сколько было двоюродных сестер и братьев, теток и дядей! Иногда они перевирали имена или путали, когда и как тот или иной погиб, настолько многочисленными были некоторые семьи.

У Михала остыл жиденький чай. Шея покраснела, и верхняя губа закрыла нижнюю. Когда мама и Андя Кац закончили, он поцеловал обеим руки и долго ходил по кухне. Наконец сказал:

— Здесь я не останусь. Вернусь в Орск или уеду в Польшу.

За окном ветер раскачивал деревья. Листва вздымалась и опадала, как платье великанши, осенью покидающей двор. Я впервые видел еврея, который спасся за пределами Борислава. Мне хотелось сказать ему, что он уцелел каким-то чудом, и это меня пугает. В руках я держал кружку с остатками чая. Во рту таял кусочек сахара. Я облизал сладкие и липкие губы.

— Сахар портит зубную эмаль, — сказал Михал.

— Не соси, — приказала мать.

Прошло несколько дней. Раскачиваясь на стуле, я грыз шоколадку, которую мне дал Михал. Мать, стоя на коленях на лавке, послюнявленным пальцем собирала шоколадные крошки и задумчиво отправляла их в рот.

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 52
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?