Грешная любовь - Тереза Медейрос

Вместо этого Катриона вдруг повернулась на бок и уставилась на горный хребет из подушек. Теперь ей стало совершенно очевидно, что оба обитателя широкой постели ни за что не смогут сомкнуть глаз всю предстоящую ночь.

И как раз в эту минуту до нее донесся приглушенный храп.

Прижимая к груди простыню, Катриона приподнялась и заглянула через подушки. Саймон лежал с закрытыми глазами и немного приоткрытым ртом. Он глубоко и ровно дышал во сне. Его длинным ресницам позавидовала бы любая девушка. На брови спящего мужчины упала выбившаяся прядь волос, придавая всему облику Уэскотта очарование невинного младенца.

Впрочем, в данном случае больше подходило бы «адского порождения».

Простыня соскользнула, обнажая его тело до самых бедер. Катриона невольно прикусила нижнюю губу, зачарованно представляя, какие таинственные места оставались скрытыми от ее взора. Благодаря скромности и строгости манеры воспитания ее тетушки Маргарет познания Катрионы в вопросе мужской анатомии ограничивались впечатлениями от любовных игр котов и жеребцов из дядиных конюшен. Интересно, что бы сделал Саймон, если бы проснулся в момент, когда она приподнимает его простыню и пытается рассмотреть скрытую часть его тела?

Замерев от ужаса, что в точности знает, что бы он сделал, Катриона осторожно расположилась в сооруженном для себя гнездышке. Видимо, Саймон Уэскотт за свою жизнь спал с таким множеством раздетых донага женщин, что в данную минуту она интересовала его не более, чем свернутый клубочком Роберт Брюс.

Катриона вздохнула, понимая, что ночь не обещает ей отдыха. Еще некоторое время она слышала мерный ритм дыхания похрапывающего рядом мужчины, а потом незаметно для себя погрузилась в крепкий сон без каких-либо сновидений.

Саймон пробудился от прикосновения к его спине теплого женского тела и от сильного возбуждения. Еще толком не придя в себя, он привычно готовился соединить вместе оба эти ощущения. Но прежде чем перекатиться на кровати и накрыть своим телом эту излучающую уютное тепло женщину, а потом погрузиться в более блаженное отдохновение, он вдруг вспомнил, чье это теплое женское тело.

Только теперь он полностью открыл глаза.

Гадая, не привиделось ли ему это удивительное соседство, Уэскотт приподнял голову и посмотрел через плечо. Да, он не ошибся, рядом лежала мисс Катриона Кинкейд. Светло-рыжие кудри раскинулись по подушке, щеки пылали сонным румянцем, теплое дыхание нежным потоком согревало ему шею. Едва Уэскотт пошевелился, как рука спящей легла ему на пояс, словно стремясь увлечь поглубже в уютный изгиб ее тела. Этого движения уже было достаточно, чтобы Саймон ощутил податливую мягкость обнаженной груди на своей спине. Впервые он почувствовал, что каменно-твердая часть его тела может, оказывается, стать еще тверже.

Уэскотт вздохнул, подавляя рвущийся стон от сладостной боли, и осторожно прилег головой на подушку. Большинство валиков и подушек лежали на полу, сброшенные со стороны Катрионы. Но вряд ли она поверит, что вовсе не Саймон стал причиной разрушения ее крепости. Он перевел взгляд ниже. Ее рука невинно покоилась, касаясь твердых мест его живота, буквально в сантиметре оттого, что могло бы разительно переменить их судьбы.

Вздрогнув от непереносимой судороги физического желания, Уэскотт сел на постели и убрал женскую руку от себя подальше. Катриона вопреки его ожиданиям не проснулась. Она лишь нахмурилась во сне, недовольно всхрапнула и поуютнее зарылась в матрас.

Несмотря на то, что Катриону укрывала простыня, Саймон хорошо разглядел и оценил красивый изгиб шеи и изящные ключицы. Эти прелестные уютные местечки Катрионы завораживали взгляд и притягивали к себе с такой же силой, как и темные бугорки сосков под тканью простыни. От нее пахло теплым ароматом сонной женщины, и никакой французский парфюмер не смог бы создать более волнующих и возбуждающих духов.

Случайный свидетель этой откровенной сцены был бы несказанно поражен выдержкой Саймона. Однако Уэскотт всегда гордился силой своего самоконтроля, особенно в отношениях с дамами. Каждое произносимое им нежное словечко, каждый долгий и обессиливающий женщину поцелуй, даже любое его якобы мимолетное касание пальцами были результатами тщательно обдуманного плана действий — сделать так, чтобы обласканная им женщина потеряла над собой всякий контроль. А Саймон при этом контроль над собой не терял никогда. Но в данный момент все было как-то не так. Его самоконтроль оказался под нешуточной угрозой, готовый рассыпаться в прах от одного лишь непреднамеренного прикосновения невинной Катрионы.

Лампа погасла еще ночью. Как ни прищуривался Уэскотт, ему не удавалось разглядеть часы на каминной полке и узнать, сколько было времени. Из окон в комнату лился неяркий жемчужный свет, и не было понятно, луна ли тому причиной или уже наступает утро. Поэтому Саймон, как ни старался, не мог предугадать, когда прервется их ночная идиллия — через несколько минут или через несколько часов.

Уэскотт вновь принялся рассматривать Катриону. Ее приоткрытые губы притягивали к себе и соблазняли его, напоминая лепестки розы с первыми каплями утренней росы.

«Обещаю вести себя как настоящий джентльмен».

В ушах Саймона предостерегающе звучали его недавние заверения. Да и в той конюшне, много лет назад, он заявил этой юной девице, что не дает никогда обещаний, которых не в силах исполнить.

Даже прикоснуться легким поцелуем, зная, что она сейчас вся в его власти и совершенно беззащитна, нельзя. Невозможно даже и мысли допустить об удовлетворении плотских соблазнов. Такой поступок был бы непростительным вероломством, бессовестным предательством, и, следовательно, он сам себе запрещает даже смотреть в ее сторону.

Но все эти правильные рассуждения отнюдь не помешали Уэскотту склониться над спящей Катрионой и осторожно поцеловать ее в губы.

«Этому нет никаких оправданий…»

Катриону целовал мужчина, искушенный в таких делах. Его крепкие, но нежные губы вновь и вновь упорно и настойчиво ласкали невинный рот. Точно выверенными движениями Саймон пытался раздвинуть девичьи губы. Крепко закрытые глаза Катрионы позволяли ей долго убеждать себя, что она видит дивный сон. Неудивительно, что просыпаться ей совершенно не хотелось.

Но когда Катриона почувствовала у себя во рту горячий язык Саймона, она уже не могла не проснуться. Бедра девушки сами раздвинулись, как бы отыскивая ответ на вопрос, задать который она не сумела бы, так как еще не знала подходящих слов. Между тем язык Уэскотта продолжал свои волшебные ласки у нее во рту — дразнящими, соблазняющими и щекочущими прикосновениями. Полностью отдавшись своим ощущениям, Катриона не могла понять, стоит ли верить безмолвным обещаниям неизведанного счастья или все это обман.

Ее кровь уже бурлила от просыпающегося желания, отдаваясь пульсом в тайных местечках, к которым она осмеливалась прикасаться лишь в темноте одиноких бессонных ночей. Разбудивший Катриону поцелуй все явственнее убеждал, что все происходящее в эти минуты лишь слабая тень того неведомого блаженства, которое способен подарить ей Саймон. Он ласкал ее своим ртом настолько нежно и искусно, что нарастала уверенность — такую же сладость может испытать и все ее тело. При условии, что она осмелится — или будет настолько безрассудна — позволить рукам соблазнителя делать с ее телом все, что он задумал.