Уход Мистлера - Луис Бегли

Фантазии и сексуальный аппетит Лины казались Мистлеру просто ненасытными, более того, просто непристойными — впрочем, то были ее фантазии, не его. Его раздирали противоречивые чувства — восторга и упоения во время любовных утех (ему не хотелось, а возможно, он просто был не способен противостоять этим навязываемым на каждом шагу утехам, разнообразие которых не переставало удивлять); и в то же время, глядя на сплетение двух тел как бы со стороны, он испытывал отвращение. Вопросы, которые он при этом задавал сам себе, казались глупыми. С момента их первого совокупления он переступил порог любопытства и острого желания — произошло это во время эксцентричной попытки кормления грудью, — почему он использует или разрешает использовать ей свое тело для таких оскорбительных и странных действий? И еще она всегда поднимала при этом такой страшный шум, как ни одна из известных ему женщин. Неужели все эти визги и крики вызывали у нее еще один оргазм, добавляли наслаждения, по мере того как он внедрялся в нее все глубже и глубже? Почему он с такой охотой согласился платить эту цену?

По краям на обеих раковинах были разбросаны ее зубные щетки, тюбик пасты, расчески. А когда она чистила зубы, то оставляла комки этой пасты, иногда смешанные с кусочками пищи, на блестящей поверхности. Повесила над биде резиновый мешочек с отходящей от него трубочкой — некое подобие клизмы или душа, — хотя он никак не мог понять, зачем ей все это, ведь она наверняка принимает противозачаточные таблетки.

Во время любовных игрищ они срывали с себя одежду, и она беспорядочной кучей высилась на полу. У нее не было ни единого предмета туалета, который бы ему нравился или же мог пробудить сентиментальное чувство сродни нежности или жалости к девушке, которая так и не научилась одеваться. Или же которая просто не могла позволить себе купить все, что хотелось. Впрочем, Мистлер подозревал, что объясняется все гораздо проще: у нее напрочь отсутствует вкус, вот и все. Он отвел ее в дорогой бутик на Сализада Сан-Мойзе. Там она, воркуя, точно голубица, «запала» на два наряда, не вызывавшие у него ничего, кроме отвращения. Причем в этом магазине у него работала знакомая продавщица. Интересно, что она будет думать теперь о своем постоянном покупателе?..

Почему, ну почему он не попросил Клару приехать к нему в Венецию? Почему, собираясь провести время спокойно и в одиночестве, он не выставил Лину шлепком под зад? Тот самый прелестный круглый задик, который был теперь ему так хорошо знаком и сулил столько услад? Почему не предпринял никаких действий, чтобы устроить ее на работу в любое понравившееся агентство? Нет, в Момбасе таковых не существует, но как насчет Милана или Мельбурна?

Клара, регулярная и предсказуемая, как морские приливы и отливы, вполне отвечала его сексуальным требованиям. Нет, таких безумств и штучек, как Лина, она, конечно, не проделывала, но и с Кларой ему бывало очень хорошо, особенно в те моменты, когда дело приближалось к оргазму. И еще он знал, что Клара благодарна ему за то, что он занимается с ней любовью. Нет, если все хорошенько взвесить, то секс с Линой значил для него не больше, чем секс с Кларой. И еще он ощущал в присутствии этой девушки некоторый дискомфорт, не покидало его и смутное чувство, что он сам поставил себя в совершенно дурацкое положение. У него было лишь одно оправдание: он приехал в Венецию без Клары вовсе не для того, чтобы устраивать сексуальные оргии — с Линой или кем-либо там еще.

Не вызывал сомнения и еще один факт: если б он приехал сюда с Кларой, ему пришлось бы все ей рассказать или же хранить стойкое молчание в ответ на ее встревоженные расспросы. Это совершенно ясно. Возможно, это случилось бы не сразу, не до того момента, как они сошли бы на причал перед гостиницей. А к примеру, во вторник, за ленчем в «Торчелло», поскольку именно туда обычно ходили они, когда в «Джудекки» бывало закрыто. Или же позже, после посещения собора Санта-Мария Ассунта, где они увидели бы «Судный день», поучительное произведение, особенно для него, ведь именно там были изображены муки, предназначенные ему за его грехи. Нет, сказать Кларе будет не просто и после возвращения в Нью-Йорк, но там хоть по крайней мере они не будут замкнуты в герметичном пространстве, где есть место только для них двоих. Одна спальня, одна гостиная, одна ванная, пусть даже с двумя раковинами. Прогулка через мост Академии, оттуда — через Доросдуро к Дзаттере, где можно сесть на речной трамвайчик и добраться до острова Джудекки; ее трезвая оценка всех обстоятельств и умеренная демонстрация горя, которое они вызывают; его неконтролируемая боязнь всех предстоящих неприятных испытаний; ее неспособность адекватно реагировать на его печаль — разве что можно изобразить еще большую. Да черт бы вас всех побрал! У него просто терпения не хватит разыгрывать трагедию. А потому да здравствует Лина, сама непотребность и фарс!

День выдался великолепный: ясное синее небо, чистый воздух напоен живительной прохладой. Они одевались. Прихорашиваясь перед зеркалом в ванной, Лина снова напомнила ему, что причины, по которым она прилетела в Венецию, остались неизменными. Ей хотелось его поснимать.

Ну, разумеется, ответил он, с превеликим удовольствием. Как насчет поездки на Сан-Микеле после ленча?

Это остров, на котором находится кладбище?

Да. И в будние дни там очень тихо. А в такой чудесный день, наверное, особенно красиво.

И поскольку у него уже выработалась привычка все время поддразнивать ее, он не преминул добавить: Думаю, мы сможем tableaux mourants[19]на фоне могил Стравинского и Дягилева. Настало время признать фотографирование великосветским развлечением. Я помогу тебе выбрать для меня нужную позу. Кстати, там же похоронен и Эзра Паунд[20]. Хочешь, изображу тебе Эзру Паунда? Стал в наши дни весьма почитаемой фигурой. И потом, я уж скорее похож на Паунда, чем на Дягилева или Стравинского.

На нем были мешковатые льняные брюки, под твидовым пиджаком — белая рубашка с распахнутым воротником в широкую черную полоску. Наряд подходит как нельзя лучше, особенно если довершить его старомодной соломенной шляпой, купленной с лотка где-нибудь на мосту Риальто. Желание как бы подтекстом вписать свою смерть во все, что бы он ни делал, стало в последнее время поистине непреодолимым. Если она согласится и снимки получатся достаточно оригинальными — он еще не знал, хороша ли она в своем деле, — так почему бы и не опубликовать их в должное время в каком-нибудь элегантном издании в черно-белых тонах? Под названием, ну, допустим, «Смерть в Венеции: эссе в иллюстрациях», с кратким предисловием за подписью покойного Томаса Хукера Мистлера III?.. При условии, конечно, что владеющие правами на издания Томаса Манна возражать не будут.

Несколько крупных планов его лица, снимки, на которых он пробирается между могил знаменитостей, ну и так далее в том же духе. И все это будет чередоваться с материалами, описывающими, как печень его тем временем разрушалась, превращаясь в ничто. Медицинские иллюстрации может предоставить издательство «Кац имейджинг эссошиэйтс», что на Семьдесят второй Восточной, печататься они будут с разрешения родственников или же правопреемников вышеупомянутого Мистлера. Устроить это несложно, он попросит своих душеприказчиков заняться этим, можно составить дополнительное распоряжение к последнему завещанию. И буклет может иметь оглушительный успех, особенно если учесть известность, которую он успел приобрести в определенных кругах, а также интерес общественности к этой наиболее убийственной форме рака. Но главное, там будет содержаться опровержение самой глупой и отталкивающей из концепций — «возраст берет свое».