Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

и несмотря на то, что Павел Личко «бессовестно злоупотребил» доверием автора, когда способствовал изданию тем же «Бодли хед» романа «Раковый корпус». Теперь главной заботой издательства было удержать Солженицына как своего автора и, в случае необходимости, освободиться от тех, кто привел его к ним семь лет тому назад. В конце концов Личко жил в Братиславе, больной, безработный, под надзором полиции. Он был не в состоянии доказывать, о чем же в действительности шел разговор в московском кафе «Лира» в марте 1967 года.

Поэтому я послал Солженицыну длинное письмо на русском языке с объяснением всего эпизода. И получил грозный ответ, с которого начинается эта книга. Я тоже впервые написал сердитый ответ и напомнил, что именно Солженицын первым вывел Личко на авансцену, когда передал ему свои рукописи и когда дал ему, первому из всех иностранных журналистов, серьезное интервью, что именно благодаря подписи Солженицына я стал доверять Личко. Я перечислил выгоды, которые писателю принес контракт на издание «Ракового корпуса», заключенный Павлом Личко — не только деньги, но и славу, которая помогла завоевать Нобелевскую премию и защитила от КГБ.

Я подверг сомнению утверждение о том, что наш «неряшливый неточный» перевод нанес писателю «непоправимый ущерб в глазах английского читателя». В действительности все было наоборот. Стиль нашего перевода, заметил я, пусть останется делом вкуса. Однако за семь лет книга уже продана в Великобритании и других англоязычных странах большим тиражом. Значит, перевод не так уж плох. К нынешнему моменту более миллиона экземпляров нашего издания печатается в Соединенных Штатах издательством «Бэнтам». Рецензии всегда были очень благоприятными, и особых нападок на наш перевод, который продолжает поступать в продажу, не было.

Что касается точности перевода, то я напомнил Солженицыну, что он слабо знает английский, и потому наверняка полагается на мнение «друзей», чьи мотивы в этом деле вызывали у меня серьезные подозрения. Многие хотели удостоиться чести переводить будущие произведения такого писателя. Я предложил ему, если он и впрямь считает наш перевод неряшливым и неточным, доказать это фактами.

Наступила гробовая тишина. Солженицын не ответил на мой вызов, и в сентябре 1975 года Макс Райнхардт, беседуя со мной, сообщил, что соглашение о «невмешательстве» было достигнуто, и это спасет жизнь нашему переводу. Солженицын не привел в исполнение ни одной из своих устрашающих угроз. Я больше никогда не писал ему и никогда не получал от него писем. Наш вариант «Ракового корпуса» остался в печати. Он и сегодня, более чем через тридцать лет после выпуска первого тиража, остается единственным изданием, доступным на книжном рынке англоязычных стран, а я дважды в год продолжаю получать по нескольку фунтов гонорара с его продаж от преемников издательства «Бодли хед» и сумму поменьше от библиотек.

«Бодли хед» выплатило Солженицыну часть денег, которые он хотел получить, и за это издательству было разрешено опубликовать еще три книги. К сожалению, его эпопея, целью которой было осветить период российской истории с 1914 года до смерти Ленина в 1924 году, не пользовалась успехом, и на Западе прошла почти незамеченной. Его вечной заслугой останутся написанные в Советском Союзе «Иван Денисович», «Раковый корпус», «В круге первом» и «Архипелаг ГУЛАГ», а также его мужество перед лицом воинствующего КГБ.

От всего этого семилетнего периода у меня осталось чувство радости, смешанной с грустью. С одной стороны, я горжусь тем, что сыграл свою роль в знакомстве английских читателей с одним из великих произведений современной литературы. Меня вдохновляет тот факт, что наш перевод выдержал испытание временем: в англоязычных странах были проданы миллионы экземпляров книги. Кроме того, хотя Солженицын и не разделяет моей точки зрения, я чувствую, что помог ему укрепить его творческую репутацию, чем он и пользовался, когда боролся против КГБ и утверждался в роли великого писателя. С другой стороны, меня злит то обстоятельство, что я позволил втянуть себя в сложные перипетии конфликта между Востоком и Западом, тонкостей которого я до конца не понимал. Вся эта путаница стоила мне многих бессонных ночей, да еще и поставила под сомнение мое здравомыслие и мою честность.

Меня волновало вовсе не то, что я навсегда лишился возможности занять пост министра в правительстве консерваторов. Политическая карьера, основанная только на членстве в палате лордов, редко бывает успешной. Единственным серьезным источником власти является выборная палата. Я скоро понял, что мне было бы лучше вести политическую деятельность с задних скамей, а значит Эдвард Хит и Джордж Джеллико, пожалуй, оказали мне услугу, когда уговорили покорно, без всякого протеста, подать в отставку и ждать повторного назначения после победы в суде. Я мог заняться другими делами, писать книги и статьи о странах социалистического блока и отстаивать интересы Великобритании в Европе.

Впрочем, эта история научила меня действовать с большей осторожностью, коль скоро я намеревался продолжать участие в борьбе за освобождение Восточной Европы от советского господства. Ни ЦРУ и МИ-6, ни КГБ не жаловали «свободных художников» в этом деле. Это было их личное поле боя, и они не любили, когда на него ступали посторонние. Они считали себя профессионалами в жестокой игре, а остальных — любителями. Пушки, не закрепленные на месте и не контролируемые людьми из Лэнгли или с Лубянки, могут нарушить равновесие мира разведки. Поэтому обе стороны стремятся столкнуть их в море.

Тогдашний редактор «Обзервера» Дэвид Астор сказал мне: «Вы вломились туда, куда ангелы боятся ступать». Он посоветовал быть более осмотрительным. В конце концов, это дело было не только литературным. Это была еще и политика на самом высоком международном уровне, часть великого противостояния нашей эпохи. Под угрозой были свобода и безопасность людей, не говоря уж об устойчивости как западного, так и советского строя. Он стремился убедить меня, что молодые люди, действующие на свой страх и риск, должны хорошенько подумать, прежде чем пускаться в такое опасное плавание, где тебя с обеих сторон подстерегают акулы, готовые напасть, как и произошло в случае с Личко. Возможно, я недооценил, насколько жестоки они бывают, но я уверен, что мои поступки в этом деле были вполне законными и что результат моего участия пошел на пользу Солженицыну.

Я получил ценные уроки, узнав безжалостное прямодушие советских диссидентов, а также двуличность наших секретных служб и грубость КГБ. С тех пор я следую принципу: словесные заверения не стоят бумаги, на которой они написаны.

О Солженицыне у меня сложилось двоякое мнение. В нем многое восхищает, например, его мужество и гениальность его ранних произведений. Его заслуги, литературные и политические, бесспорны,